подошел к жаровне и немного понаблюдал за пляшущими языками пламени. – Отдохните чуток, а потом продолжим.
Я полежал на спине с отрешенным видом, настраиваясь на неизбежное. Вроде понятно, что Генрих Карлович добро делает, но страшно до жути.
Таким же образом лекарь вправил и другую руку. Щелчок, электрический импульс в плече, приведший сердце в состояние ступора, и блаженный покой.
Я мысленно перекрестился, боль отступила. Попробовал пошевелить пальцами и понял, что руки ни капельки не слушаются.
– Недельки три-четыре покоя, и с вами будет все в порядке, – сказал довольный лекарь. – Организм молодой, сдюжит.
Интересно, дадут ли мне эти недели покоя или вновь потащат на допрос, как только Фалалеев порешает все вопросы с начальником?
Пока я предавался размышлениям, пришли конвоиры:
– Куда его девать? В старую камеру-одиночку али как?
– Бросьте его к дружку, фон Брауну. Пущай вместе сидят.
– А смотрение ему какое?
Очевидно, речь шла о режиме содержания.
– На первое время обыкновенное пущай будет, – бросил чиновник. – Но если правила нарушит, сразу на цепь сажайте.
В сказанном было столько ненависти, что ее бы хватило на целый город.
Меня снова провели по подвалу, подвели к камере, из проема выглянуло сонное лицо солдата, пропахшего селедкой и чем-то похожим на краску.
– Петров, принимай нового «хозяина», – весело сообщил конвойный.
Как я узнал позже, солдаты, прикрепленные к каждой из камер, «хозяином» называли заключенного, который в ней содержался.
– Тоже немец? – вздохнул Петров.
– Ага, барон курляндский фон Гофен, – подтвердил конвойный.
– Опять по-человечески не поговорить, – сокрушенно произнес Петров. – Немчик, что у меня сидит, только «вас» да «нихт ферштейн» лопочет.
– Нет, этот вроде как русский разумеет.
– Да ну, – обрадовался Петров. – Давай-ка его скорее сюда. Он ведь после дыбы, пусть отлежится. А Карлу моего на розыск поведете?
– Пока не велено. Ушаков нынче злющий, дрозда канцеляристам дает. Фалалееву снова на орехи досталось. Не до розысков пока.
– А насчет жалованья что слышно?
– Задерживают пока. И денег, чтобы кормить арестованных, не дают. Двух копеек жалеют.
– Выходит, мне их за свои кровные харчевать? – расстроился Петров.
– А вдруг повезет? Может, они богатенькие, – предположил конвойный.
– Вряд ли, – сокрушался Петров. – Тот пацан, Карла, гол как сокол. Ежели были у него деньги, так при обыске все скрали. А вы проходите, барон, не стесняйтесь. Кто знает, сколько здесь проведете, – обратился он ко мне.
Меня ввели в камеру, пропахшую дымом, нечистотами и смрадом.
– Располагайтесь, – пригласил Петров. – Как говорится, чем богаты…
Небольшое
