души заверила его Олеся. Ведущий все-таки казался ей человеком солидным и неглупым. – Я просто хотела сказать, что у мужчин и женщин разные сферы интересов. Даже разный язык. Только любовь совершает чудо, давая влюбленным возможность говорить на одном языке.
– И конечно, с такими взглядами, дамочка, вы катастрофически не замужем? – заорал со сцены шпендик.
– Ошибаетесь, – улыбаясь и глядя противному типу прямо в глаза, отчеканила Олеся. – Я замужем. И я счастлива, что мой супруг никогда не стал бы болтать со сцены подобный бред.
Сказав это, она гордо выпрямила спину, сжала руки на груди и до объявления перерыва ни на что больше не реагировала и на сцену не смотрела. Уходить из зала она не стала – это выглядело бы бесславным бегством. Зато, едва объявили перерыв, тут же бросилась искать выход из телестудии. И немедленно заблудилась в бесконечных коридорах и переходах. Вокруг были люди, но Олеся проносилась мимо них кавалерийским шагом. Она была слишком раздражена произошедшим в студии, чтобы вступать в разговоры. Да и у проходивших мимо нее на лицах словно была вывешена табличка: «Занят, не подходить!»
«Дай бог, чтобы эту сцену вырезали к чертовой бабушке, – непрерывно прокручивалось в ее голове. – А то ведь предстану перед всей страной этакой идиоткой! Родители, кажется, смотрят «Частную жизнь». Они умрут со стыда, если увидят меня в зале. Черт, что же я раньше об этом не подумала?! Да еще на всю страну заявила себя замужней!»
– Олеся! – окликнул ее откуда-то сбоку до боли знакомый голос. Она дернулась и застыла на месте, как взнузданная на бегу лошадь.
Мужчина стоял, наполовину скрытый дверью одной из многочисленных комнат, и, вытянув шею, разглядывал ее во все глаза. Невысокого роста, по-спортивному стройный, субтильный, он даже ногу вторую не поставил на пол, как будто сыграл партию в «Море волнуется» и теперь ждал решения ведущего. Губы по-детски округлились, как будто он готовился снова произнести ее имя. Олесе захотелось упасть в обморок. Она понимала, что происходит нечто необыкновенное и не имеющее никакого реального объяснения. Словно, заплутав в коридорах этого дворца иллюзий, вдруг попала в сказку. Но кажется, даже в сказках такого не случается.
А мужчина выпустил из рук дверь, вяло хлопнувшую о косяк, сделал шаг в сторону Олеси и слегка прищурился.
– Узнаешь меня? – спросил он уже с нотками недоверия, смущенный ее молчанием и неподвижностью.
О, конечно, Олеся его узнала. Узнала своего Гамлета, своего Дон Кихота, своего несчастного солдатика, потерявшего в горниле отечественной войны святую веру в правое дело. И, заметив нетерпение в его широко распахнутых серых глазах, кивнув, пробормотала:
– Узнаю.
Он уже стоял рядом, рассматривал ее с жадным интересом. Олеся втянула живот и почувствовала, как горячая волна заливает ее лицо.
– Ты что, москвичка? – спросил он каким-то странным голосом, как будто обижался на нее за что-то.
– Нет, ленинградка, – ответила она, не замечая, что называет свой город так, как назывался он в пору ее детства. –
