и надежд. Но ничего не происходит… И, приземлившись, мы находим утешение в бокале портвейна или объяснениях: «Двигатель начал перегреваться, меня охватил озноб… Но он перегрелся несильно, бедный мой двигатель».
Однажды начальство Антуана решило использовать его аэронавигационный опыт для пользы дела, предложив ему сделать фотографии их фабрики с воздуха. Возликовавший молодой энтузиаст предложил продолжить эксперимент и создать полноценное предприятие, специализирующееся на воздушной картографии фабричных сооружений. Покуда предприниматели проявляли интерес к этому проекту, всерьез рассматривая возможность его осуществления, они отправили Сент-Экзюпери контролировать стенд компании на Парижской ярмарке, и он, таким образом, получил короткую передышку. Антуан сидел в павильоне, принимал сотни незнакомых посетителей и кое-кого из друзей, бродивших толпой по территории выставки, изумленно посматривая на его притворную степенность и глубокомысленное выражение лица. Но передышка оказалась краткой, и вскоре он вернулся в свою «клетку», где, как он писал Саллю, «нет друга, который сжалился бы надо мной… решительно жизнь – мрачна и уныла». Он продолжал покупать лотерейные билеты, пытаясь сделать жизнь чуточку менее предсказуемой. Но и здесь его надежды разбивались, и он ничего не выигрывал. «Это немного напоминает неразделенную любовь, ты все время чем-то занят, – философски замечал он и тут же добавлял уже с тревогой: – Мне бы так хотелось сменить занятие и контору. Я слишком долго занимался одним и тем же. Я – самый трусливый малый на свете». Антуан даже не мог рискнуть подремать, когда не был занят своими цифрами. Дело в том, что однажды его работодатель заглянул в закуток Сент-Экса, сопровождая кого-то из важных персон, и молодой сотрудник удивил их (впрочем, и самого себя), в этот момент проснувшись от собственного кошмара с криком: «Мама!» Брови поднялись, и важные господа торжественно вышли, посчитав, что бедный мальчик сошел с ума.
В ноябре 1924-го ему пришлось снова сменить квартиру – уже третий его переезд после пансиона Святой Женевьевы. На сей раз пристанищем стала мрачная комнатушка в небольшой дешевой гостинице на бульваре д'Орнано, за Монмартром. Он теперь лишился уголка, куда бы мог пригласить своих друзей, как это бывало раньше, когда Антуан жил в апартаментах Приу на Бют-де-Шамон, а дополнительное бремя, состоявшее в необходимости оплачивать комнату, почти совсем надломило его. Его роман, который он твердо считал уже наполовину законченным еще предыдущим летом, теперь свидетельствовал, что автор увяз в болоте из-за отсутствия вдохновения. Чтобы компенсировать чувство собственного несоответствия, он снизошел до поучений своего друга Марка Сабрана (который был с ним на Вилла-Сен-Жан и затем в лицее Боссюэ, везде годом младше), как следует писать, или, скорее, как не следует писать и думать. «Я заметил недавно, – сообщил он матери, – что, когда люди говорят или пишут, они сразу же совсем бросают думать и уходят в искусственные
