вздохнула, отстранилась и бесстрашно заглянула ему в глаза. И Гурьев – «сделал стойку».
Нет, дело было совершенно не в том, что полотенце ничего не скрывало, а вовсе даже подчёркивало. И не в том, что девушка оказалась безоговорочно, несанкционированно и абсолютно бессовестно хороша, – безупречна. Не в этом было дело, не в этом. Во всей её фигуре, позе, выражении и чертах лица сквозило нечто, не имеющее ни характеристики, ни названия, нечто неуловимое – и при этом безошибочно угадываемое. Это же надо, подумал Гурьев. И как при такой говённой жизни, на таких говённых продуктах выросло такое чудо?! В сильном расцвете шестнадцати лет. Красивая. Ах ты, Господи, – да это же всё равно, что назвать чайный клипер просто «парусником»! И тем не менее – не в этом было дело. В другом.
Девушка, опустив руки, серьёзно смотрела на Гурьева. Не только глазами. И глазами, разумеется, тоже – чёрно-синими, как штормовое море. Но – не только.
Гурьев всегда уделял пристальное внимание форме. И это действовало, – ещё как действовало, – и на мужчин, и на женщин. При росте в метр девяносто два сантиметра он весил чуть-чуть меньше пяти пудов. Пять пудов мышц и сухожилий, каждая клеточка которых была протренирована насквозь, так, что могла явить, по желанию своего владельца, полный диапазон состояний – от свободной текучести воды до гибкости и твёрдости дамасской стали. Не объём, – рельеф. За какое-то мгновение весь спектр эмоций – от испуга к восторгу и снова к благоговейному ужасу – промелькнул в глазах у девушки.
Для вящего контраста с демократической модой текущего момента Гурьев предпочитал не сатиновые трусы семейного фасона, а был упакован в плавки из безусловно неизвестного девушке синтетического материала, чья эластичная и плотно-поддерживающая фактура подчёркивала отнюдь не одни лишь прелести мускулатуры. Учтя это, Гурьев счёл анатомическое любопытство, промелькнувшее во взгляде спасённой наяды, извинительным. Впрочем, вполне академический характер любопытства не вызывал у Гурьева сомнений. И это следовало, безусловно, записать девушке в актив, – становиться объектом, равно как и субъектом свойственных юности страстей в планы Гурьева никак не входило:
– Даже если ты подумала, что я бесплотный дух, это не так. Тебе показалось.
Она быстро, но не поспешно, и это Гурьев тоже зафиксировал, захватила пальцами полотенце, прикрываясь.
– Нет, вы не дух, – улыбнулась она вздрагивающими губами – но глаза при этом оставались серьёзными и продолжали изучать Гурьева, – пристально. – Не дух, конечно. А кто? Осназ [11]?
Надо же, какая наблюдательная, подумал он. Слова какие знает. Чудо, настоящее чудо. Ну-ну. Наступит, интересно, когда-нибудь время, когда девушкам в России не нужно будет ни знать таких слов, ни даже представлять себе, что такие слова вообще существуют? И думать о военных тайнах?! Нет, решил он. Я не доживу.
– Давай-ка я на царапину взгляну, – Гурьев, пропустив вопрос мимо ушей, так, словно он и не
Осназ – отряд особого назначения, специальное (диверсионное) подразделение.
