Рутенбергу [17], я должна её посмотреть перед отправкой.
– Полчаса, миледи.
– Кто будет вас замещать на период подготовки?
– Майор Ушаков и майор Репнин. Отличные офицеры, можете на них смело полагаться.
– Не премину, – улыбнулась Рэйчел. И снова сделалась серьезной: – Скажите, Вадим Викентьевич. Я ведь в таких вещах не слишком хорошо разбираюсь. Если придётся держать коридор для эвакуации… Это возможно? С нашими силами?
– Некоторое время, – Осоргин чуть наклонил голову вперёд. – Не очень долго, разумеется. Я не могу и не буду рисковать всем корпусом ради…
– Вадим Викентьевич, – Рэйчел укоризненно покачала головой.
– Нет, нет, – заторопился Осоргин и поморщился от неловкости. – Я же не в том смысле. Мои люди совсем для других задач обучены и предназначены. Это же как шпагой деревья рубить… я просто не имею такого права. Да и потом – насильно мил не будешь, как говорится. Если сам Владимир Евгеньевич не может своих соплеменников перед лицом такой опасности, – Осоргин замялся, подыскивая нужное слово, – уговорить, то где уж нам-то?!
Да, подумала Рэйчел, это правда. Она вспомнила свою встречу с раввинами из Польши, Чехословакии, Румынии и Венгрии – здесь, в Лондоне, в мае тридцать восьмого, за пять месяцев до «Хрустальной ночи». С каким недоверием, с какой враждебностью смотрели на неё эти люди, от которых зависело очень много. Невероятно много. Она улыбнулась чуть заметно, вспомнив, как недоверие сменилось недоумением, когда она объяснила, почему и зачем просила их всех приехать сюда. Когда сказала: есть только один способ жить в ладу с самим собой. Это значит – обращаться с другими так, как хочешь, чтобы обращались с тобой. И делать именно то, что должен, – для того, чтобы случилось, чему суждено. В этих словах – вся правда этого мира. Тому, что без долга и чести ничего не имеет смысла на этой земле, – под этим небом, под этим солнцем, – можно научиться только от мужчин, подумала она, закрывая глаза. Она улыбнулась ещё раз, припомнив, как недоумение на лицах этих людей сменилось совершеннейшим изумлением, когда она сказала: мне всё равно, хороши или плохи евреи. Меня интересует лишь одно: насколько плоха или хороша я – как человек, как женщина и как христианка. И что я должна сделать для того, чтобы случилось то, чему суждено – на самом деле, а не задуманное какими-то извергами, вообразившими себя богами. И что должны сделать для этого вы – точно так же, как и все остальные.
Рэйчел встрепенулась, снова услышав голос Осоргина:
– Плохо, что мы очень часто плетёмся в хвосте у событий. Взаимодействие с разведкой очень непросто складывается – не смотря на всё, что мы для них делаем, да и своих людей в Рейхе у меня практически нет, можно сказать… Извините, миледи. Я вас перебил.
– Ничего, ничего, Вадим Викентьевич. Мне очень важно знать ваше настроение, поэтому не стесняйтесь. Так как насчёт коридора? У вас ведь есть план, не правда ли?
– Есть, – кивнул Осоргин. – Мы ведь не первый день готовимся.
– Я помню, –
Пинхас (Пётр) Рутенберг – бывший участник российского революционного движения, в котором разочаровался, покинув его в 1906 г. Инженер, изобретатель, предприниматель, подготовил полный план ирригации Палестины. В феврале 1917 года он вернулся в Россию. В дни октябрьской революции Рутенберг предлагал арестовать и казнить В.Ленина и Л.Троцкого. Но во время штурма Зимнего сам был арестован и шесть месяцев провел в Петропавловской крепости. После объявления советскими властями «красного террора» Рутенберг бежал, в Одессе руководил снабжением во французской военной администрации. В 1919 году Рутенберг покинул Россию уже навсегда. Он уехал в Палестину, где начал электрификацию страны, помогал В.Жаботинскому создавать еврейскую самооборону во время арабских беспорядков в Иерусалиме в апреле 1920 года. Тогда же начал борьбу за получение концессии на использование вод рек Иордана и Ярмука для нужд электроснабжения. В этом его поддерживали У.Черчилль и Х. Вейцман. В 1923 году он учредил Палестинскую электрическую компанию и начал строить электростанции. П. Рутенберг возглавлял еврейскую общину Палестины (ишув). Приложил огромные усилия для сглаживания противоречий в отношениях между Бен-Гурионом и Жаботинским. Неудачей (в основном из-за активного противодействия исламского духовенства и особенно муфтия Иерусалима Аль-Хуссейни) закончились его попытки выработать программу арабо-еврейского взаимопонимания. Призывал еврейскую общину к национальному единению, выступал против партийной борьбы и требовал равных прав для всех жителей ишува.
