он сделал Альфреда кавалером ордена Почетного легиона. Как и Красный орел, поначалу это было знаком признания; однако вскоре все омрачилось; Хаасс сообщил новоиспеченному кавалеру, что французские офицеры, которым не терпелось узнать о пушке еще больше, собирались увеличить мощность заряда и разорвать ствол. Альфред встревожился. Это было хуже, чем шпионский родственник Ашерфельда. Он выстрелил в ответ: «У меня нет никакого желания, чтобы орудие было разорвано на куски, а материал, из которого оно сделано, был отдан для подражания французским фабрикам, потому что я не намерен отдавать другим свое изобретение и хочу обеспечить исключительно свои собственные интересы. Неужели французское правительство обманывает меня, а я должен еще поблагодарить его за порох, который они использовали в интересах собственных исследований в этом важном вопросе?»
Ему не стоило беспокоиться. На испытательном поле просто удовлетворили имперское любопытство. Настоящего энтузиазма по отношению к новому оружию не было. Он мог похоронить всех констеблей Франции залпом крупповских снарядов, но их приверженность бронзе осталась бы непоколебимой. Если не считать Вильгельма – а он тогда не имел власти, – ни один европейский фельдмаршал не думал по-другому. Не понимая практического значения возможностей крупповской стали, они смотрели на нее как на забавную диковинку. Альфред, убежденный в том, что располагает хорошей штукой, и полный решимости привлечь к ней чье-нибудь внимание, преподнес орудия в подарок Швейцарии, Австрии и России. Опыт с Россией был типичным. Самые выдающиеся генералы нового царя Александра II устроили орудию скрупулезный экзамен. День за днем их солдаты стреляли по отдаленным целям и после 4 тысяч залпов осмотрели каждый дюйм ствола. Ни царапины. Бронза, согласились они, никогда не смогла бы выдержать такого испытания. И точно: пушка действовала настолько замечательно, что они решили что-нибудь сделать. Достигнув единодушного согласия, они приказали, чтобы пушка, как некое чудо, хранилась в Музее артиллерии Петропавловской крепости.
Тридцать лет спустя, в последние недели своей жизни, Альфред доверительно сказал одному из своих директоров: «Только благодаря производству колес под защитой наших патентов завод смог приносить достаточно прибыли, чтобы заложить оружейное предприятие». В этом вся суть. В свои средние года Альфред был подобен игроку, который делает ставку, выигрывает и оставляет выигранное на столе. Каждый успех был звеном на пути к следующему прорыву. Его прокатные станы для изготовления ложек обеспечили эксперименты с колесами. Теперь колесам предстояло финансировать производство оружия.
Железные дороги были сердцем, душой и символом экспансии XIX века, и ни одна отрасль промышленности не зависела так сильно от поисков сталепроизводителей. Железо просто было недостаточно хорошо для железных коней. На самом деле оно никогда не удовлетворяло и пассажиров, но лопнувшие пружины вагонов
