же ты, госпожа, – сквозь зубы пробормотал он, снимая с разодранного плеча торчавшую ниточку, – не сказала, что деревня ваша Сногрок, а не Круэль?
Инея испуганно покосилась на Лукая. Тот спокойно обтирал руки о грязную тряпицу и не обращал внимания на потенциального соперника.
– Так ты же не спросил, – протянула она.
– Знаешь, кузнец, – Андрон важно встал с колоды, – не надо мне подковывать лошадь. Я до Круэля и так доберусь.
– Пешим ходом, что ли? – удивленно изогнул рассеченную шрамом бровь Лукай.
– Можно и пешим, – согласился Андрон.
Из-под подола его бархатного плаща высовывалась отодранная меховая подкладка, а дыра на рукаве открывала несвежую батистовую сорочку.
– Держи золотые, – Андрон звучно шмякнул на наковальню пару монет, – работа-то почти закончена.
– Смотри, подковы не потеряй, рыцарь, – предупредил кузнец.
Паническое бегство имперского аристократа насмешило даже детей. Заливаясь хохотом, они высыпали на заснеженный двор, оставив дверь распахнутой. Холодом потянуло в кузницу, а между Лукаем и Инеей воцарилось неловкое молчание. Гудел огненный кузнечный горн, по каменным стенам с развешенными заготовками клинков плясали тени. Ястреб зашевелился на балке, и Инея испуганно вскинулась.
– Посланник прибыл… – пробормотала она, боясь взглянуть на Лукая. – Когда ты едешь к Ламберту? – голос сорвался от странной горечи. Пальцы сжали платок, слезы комом встали в горле.
– С рассветом.
– Так скоро? – выдохнула Инея и потянулась к нему.
В его глазах не таилось сожаления. В них не было ничего. Он уже попрощался с ненавистной жизнью деревенского кузнеца, на которую обрек себя по непонятной девушке причине. А вместе с прошлым распрощался он и с самой Инеей…
Он уедет на следующий день. Девушка проводит его, стоя босой на обледенелом крыльце. Инея не станет оплакивать одинокую долю. Не будет слез и когда, исполнив пророчество странствующего мага, полыхнет кузница, подожженная недрогнувшей девичьей рукой.
Ястреб кружил в небе и тогда, когда Бигдиш в самом гнусном настроении возвращался в Севендаск, сопровождая подводы с телами бывших соратников из охраны торгового каравана. Солнце стояло в зените, и тонкая корка льда блестела на мощеных улицах. Толпа с любопытством встречала траурную кавалькаду, тихо перешептываясь. Лучнику захотелось удавиться, когда им навстречу с воплем бросилась растрепанная заплаканная женщина. Въездная площадь перед городской остроконечной башней загудела. Морозный воздух всколыхнулся от зарокотавших в унисон сотен голосов, когда случайно из-под дерюги, прикрывавшей телегу, высунулась посиневшая рука убитого воина, перепачканная кровью.
Потом Бигдиш, не раздеваясь, долго сидел на смятой постели в маленькой холодной коморке, взятой внаем, неубранной и неопрятной. На столе теснились пустые бутыли из-под эля, валялись
