прошептал он. – Если они пропадут?
Все страхи за собственную жизнь улетучились. Снаряды и патроны было необходимо доставить на место.
– Возьмите нас с собой! – умоляли лежавшие в траве у дороги двое немецких раненых. – Не бросайте нас здесь!
Но боеприпасы следовало доставить на место.
– Не могу! – крикнул я, избегая взглядов несчастных. – Но мы непременно вернемся!
Далеко впереди справа мы заметили в поле несколько человеческих фигур. Наши или нет? Оказались все же, что те, кого я искал, правда не из 16-й, а из 18-й роты. О прибытии я доложил лейтенанту, принявшему на себя командование.
– Вы как раз вовремя, – сказал он. – Начинайте разгружать. Мне сначала необходимо занять высоту, потом я заберу боеприпасы.
Еле волоча ноги сквозь высокую пшеницу, подошли двадцать или тридцать военнопленных, и через несколько минут ящики с патронами и снарядами были аккуратно сложены в штабеля и тщательно укрыты для маскировки соломой. Военнопленные, понурые и жалкие, сгрудились, сидя на корточках в придорожной канаве. Низко над нашими головами с воем пронеслись два самолета русских – редкостное зрелище в те дни, – ведя огонь из всех видов бортового оружия, правда в основном мимо цели.
Раскинувшееся вокруг обширное поле было сплошь усеяно телами красноармейцев. Я направился туда, где, по моим предположениям, находилась 16-я рота; вместе со мной пошел какой-то унтер-офицер, смутно представлявший место дислокации 16-й роты. Внезапно я застыл как вкопанный: один из русских мертвецов пошевелился.
– Не волнуйся, – проговорил унтер-офицер, доставая пистолет из кобуры.
В мгновение ока «покойник» вскочил, взмахнул гранатой. Но пистолетный выстрел опередил его. С недоверием разглядывали мы остальные трупы врагов, лежавшие кучками и в одиночку. Смерть здесь изрядно потрудилась.
Нам слишком часто приходилось видеть, как эти жертвы Кремля безропотно, будто завороженные грохотом немецких пулеметов, с остекленевшими глазами массами гибли под градом наших пуль. Выражение их лиц не меняла даже близкая смерть. С неумолимой настойчивостью они атаковали вновь и вновь. И этот фанатизм противника, характерный для Восточного фронта, был особенно пугающим.
В конце концов я нашел 16-ю роту и указал, где мы складировали боеприпасы. Известил я об этом и командира 17-й роты. Затем мы отправились в обратный путь по долине, густо изрытой воронками от вражеских снарядов.
На командном пункте батальона царило радостное оживление. Со всех сторон поступали сообщения о достигнутых успехах. Читая радиограммы, командир батальона впервые за весь день позволил себе улыбнуться.
С наступлением сумерек наши роты вновь закрепились на занятых позициях, взяв город Умань в кольцо. Вечернее небо пылало заревом пожарищ и вспышками артиллерийских орудий. Моя рота, расположившаяся на крутом речном берегу, имела прекрасную позицию для ведения огня, однако на противоположной
