воскликнула Вера, глядя на Нику. – Вы же Еремеева, я ваш приказ на отчисление подписывала!
– А это Еремеева Ника, – спокойно произнес я в ответ на ее бестактность, – она как-то предлагала тебя убить, но я не разрешил. Разумеется, она сейчас очень об этом жалеет.
– О том, что хотела?..
– Возможно.
– Максим! – напрягся Артем.
– Ладно. Позвольте представить вам Еремееву Нику Сергеевну. Ника – временно безработная.
Сильный тычок последовал в спину.
– Ника – одаренная в ранге «ветеран».
Еще один легкий удар – словно напоминающий.
– И Целитель в ранге «воин».
Возмущенное от недооценки постукивание, которое я проигнорировал. Нечего тут перед Верой хвастаться.
– И…
– А еще я его личный психиатр! – добавила Ника уже самостоятельно, обрывая недосказанную мною фразу.
– Целитель-психиатр! – в деланом удивлении приложила Вера ладошку к щеке. – Неужели все так плохо?
– Так, не ссорьтесь, – поднял ладонь Артем, и Вера тут же исчезла за его торсом. – Такой прекрасный день… Вон ларец с мороженым даже стоит. Только продавец, зараза, куда-то делся… – огляделся он по сторонам.
– Это мое мороженое, – насупился я.
– О! С медом есть? – заинтересовался он.
– Есть. И с медом, и без меда, и мед без мороженого.
– Тогда давай угостим дам и отойдем на пару слов? – произнес он просительно, перейдя к тому, что наверняка и явилось причиной этой встречи.
Девушкам достались крошечные вафельные рожки с мороженым, выбранные ими самостоятельно, как обладающие минимальным разрушительным действием на стройность фигуры. Мы с Артемом ограничились пломбирами, съеденными раньше, чем мы удалились на комфортное для безопасного разговора расстояние. Тем не менее не так далеко, чтобы упускать из виду девушек, потому как мало ли что… Ника с Верой, в свою очередь, расположились на противоположных краях скамейки, демонстративно отвернувшись друг от друга. Ну и ладненько.
– Как дела дома? – поинтересовался я для начала.
– Хорошо, – охотно закивал Артем. – Дядя Элим еще полторы недели назад сам с повинной пришел.
– Поругали его, а? – нейтрально произнес я, вспоминая размер его прегрешений и приглушая в душе рванувшуюся ярость.
Дело, конечно, семейное, и кровь одна…
– Дед его приложил так, что еле жив остался, – спокойно отозвался друг, хотя отчитываться о внутренних делах был в общем-то не обязан. – Все, что было у него, забрал клан. Детей и жен в младшие семьи раскидали, по одному и в разные города. Самого́ – полуживым на плот и в реку с наказом вернуть всех, кого он в рабство продал, и решить с каждым вопрос виры. А если кого в живых нет, то с семьей погибшего. До того на глаза не появляться.
– Справится? – слегка растерявшись от откровенности, поинтересовался я.
