Дубленочку нараспашку, а там… ничего. В смысле из одежды ничего, а так ого-го! Мы из-за неоправданных романтических надежд как заорем. Хором.
На наш визг парни-защитники со всей общаги сбежались. Мы глазами хлопаем, пальцами в окно тычем. А они запетушились – извращенец! Маньяк! Дрочер! На наших девок покусился! И прямо в майках, трениках и тапках всем скопом на улицу, на мороз – онаниста ловить.
Это был миг единения и мужской солидарности. Один за всех и все за одного, именем королевы! Один даже клюшку хоккейную прихватил.
Парни на улицу, а мы к окну – романтика! Сейчас они проучат бесстыдника. А наглец тем временем даже убегать не пытается, дубленочку запахнул, затравленно улыбается и за угол пятится, пятится… Мужики, кто «свиньей», кто «клином», за ним – страшно!
Нам уже за углом не видно ничего, и только девичье воображение всякие разности рисует – вот они сейчас вернутся – оторванную маньячью голову за волосы нам под ноги кинут. Ваша, мол, честь поруганная разругана взад.
И правда возвращаются, но без головы, и как-то смущенно, без огонька. Мы к ним за подробностями – как все было?
Догнали мы его, говорят:
– А он что-то жалкий такой. Улыбается… пальтишко теребит. Что нам, его бить, что ли?
А Зинка из двести тридцать седьмой комнаты как заорет:
– Вы с ума сошли, он же маньяк! Он нам знаете что?
Глаза большие делает и в сторону промежности косит. А Вова из триста двенадцатой ей отвечает:
– Что он вам? Подумаешь! Писун показал. Тоже мне, принцессы. Вчера бы ты так орала. А то вообще не пискнула за всю ночь. Погнали отсюда, мужики, по пивасу.
И тогда я поняла – вот это мужская солидарность. А та, другая, не в счет.
Две стороны стекла
ОН: Фактически она меня бросила в субботу. Я отчетливо это помню, потому что как раз качал кино и раздумывал, тянет ли сегодняшний вечер на Гран Резерву. Она вышла из ванной и села ожесточенно красить глаз.
– Ты куда?
– На день рождения, я тебе говорила.
– А. Я думал, проведем вечер дома.
– Ты точно не идешь со мной?
– А ты точно не останешься? Я третью серию скачал, неделю ждал, пока выложат. Куда ты пойдешь, сама подумай, там холодно… и люди! Много!
– Вот именно.
Агрессия, демарш, наверное, заранее все продумала.
ОНА: Не было у меня никакого плана. И уходить я не собиралась. И наши совместные вечера я любила. Мы залезали вдвоем под плед и смотрели кино. Он обнимал меня, когда протягивал руку за бокалом. Это было уютно и тепло. Так продолжалось три года. Как будто мне уже девяносто, и кроме облезлого Диброва и его «Кто хочет стать миллионером» в моей жизни ничего не будет.
Сначала к нам перестали приходить друзья. Их нужно развлекать, и после них грязная посуда. Потом мы сами перестали ходить в гости – пустые разговоры, и вечером не остается места для парковки возле дома. А потом… я перестала красить волосы. Лень.
МАРИНА:
