действиях против горцев. Это решение чуть не свело с ума его родных, опечалило знакомых и едва не лишало рассудка Мари. Впрочем, рыдала половина петербургских и окрестных барышень и дам. Князя Александра молили не рисковать собой, да тщетно: он что решил, то и должно было осуществиться.
– Передайте государю, – просил Барятинский, – что если я умею делать шалости, то умею и служить.
И вот вскоре он был, по высочайшему повелению, командирован в войска Кавказского корпуса на все время предстоявших в том году военных действий.
Мари ждала: он что-нибудь скажет на прощание в память о поцелуе, который потряс ее на всю жизнь. Ничуть не бывало. Барятинский думать об этом забыл, слишком много настоящих мужских забот на него навалилось, к тому же не хотел брать на себя обязательства, которые не мог исполнить, не желал связывать ни себя, ни девочку, у которой впереди столько соблазнов.
Как в воду глядел! Соблазны окружили Мари буквально через несколько дней после его отъезда.
Сначала она была так невыносимо грустна, так откровенно чахла, что ее брат Александр не выдержал. Необыкновенный красавец-брюнет, ласковый с женщинами и любимый ими очень нравился императрице Александре Федоровне. Государь Николай Павлович ее очень любил и ревновал, хотя к чему ревновать-то было эту вернейшую из жен? Но ревновал – к танцам. Императрица обожала балы, особенно маскарады, которые устраивались в доме барона Энгельгарда, ни одного старалась не пропускать. Танцевала она необычайно грациозно и красиво. Даже Пушкин назвал ее «звезда-харита средь харит». Николай сам утверждал список кавалеров, которые удостоятся чести танцевать с его женой, и в этом списке одна фамилия чаще чем раз в полгода не повторялась. Однако никто не мешал императрице смотреть по сторонам, и в сторону Александра Трубецкого она поглядывала часто. А в переписке со своей подругой Софьей Бобринской и в дневниках императрица называла его очень нежно и таинственно – Бархат.
Бархату она не могла отказать ни в чем, чего бы он ни попросил. Правда, попросил он немного: всего лишь предоставить его красивой и грустной сестре место фрейлины при дворе.
Для начала ее посмотрели на балу, и в дневнике императрицы появилась запись: «На балу Пушкина (Натали) казалась волшебницей в белом с черным платье. Молодая Барятинская (Леонилла) и Мария Трубецкая привлекали своими фигурами, стройными и гибкими». Александра Федоровна с удовольствием заметила, что у Прекрасной Розы Софии Трубецкой дочь если пока не роза, то скоро расцветет. И еще одно прелестное личико не помешает во дворце. К тому же она любила благодеяния. Трубецкие на грани полного разорения, так пусть хотя бы Мари переедет во дворец и получает немалое фрейлинское жалованье. А если она соберется замуж, то ей обещано приданое в двенадцать тысяч рублей. Есть невесты и побогаче, но красивее найти трудно!
Вскоре к этим резонам в пользу Мари прибавился еще один: ревнивый Николай Павлович отправил слишком привлекательного Бархата за границу с дипломатической миссией. А Мари исполнилось
