у нас на Армянской. Юрий Георгиевич тоже работал начальником партии. Однажды при обвале карьера он получил тяжелую травму спины и какое-то время не мог работать. Жили мы на две семьи, кроме меня и сестры Эммы были еще эти наглые Сашка с Машкой Эрвье, их старший брат Юра (хороший парень, не в пример младшим), их чу́дная и прекрасная бабушка Татьяна Никоновна и, конечно, великолепная Ксения Васильевна. Мы часто пели разные песни и, само собой, Мальбрука, но Сашка все портил, потому что у него слух был как у моего отца, за что его музыкально одаренная мама с детства поставила Сашке неутешительный вокальный диагноз.
Забегая вперед, скажу, что вся наша жизнь связана с семьей Эрвье. Через десять лет после Молдавии мы снова жили с ними рядом и до самого конца дружили самым сердечным образом. Сохранилось множество совместных фото – и официальных, и семейных. На одной из них Шура в белом парусиновом костюме, а Юрий Георгиевич в элегантном темном, в жилетке и с галстуком, с неизменной сигаретой. Ю. Г. придерживает Шуру под руку, оба с блокнотами. Идут, видимо, с какого-то совещания в Тюмени, в отличном настроении, молодые, красивые, смотреть на них – одно удовольствие. Через пятнадцать лет после этой прогулки они создадут огромную геологоразведочную компанию, которая на территории в миллион квадратных километров силами стотридцатитысячного коллектива откроет более семисот месторождений нефти и газа.
Если бы Юрий Георгиевич родился лет на тридцать позже, в 90-х он превратил бы Главтюменьгеологию в крупнейшую в мире сервисную империю, обслуживающую топливно-энергетический комплекс страны. Всякие там «Шлюмберже» сейчас бы отдыхали. И все сто тридцать тысяч (а с семьями – полмиллиона) человек имели бы свой постоянный дивиденд с каждого открытого месторождения. Знаю, что говорю, отвечаю за слова, поскольку пережил приватизацию, хорошо представляю потенциал Главтюменьгеологии конца 80-х, много лет проработал в современной сервисной компании. Но, увы, не нашлось в начале 90-х такого человека, как Эрвье, и все случилось так, как случилось. Я очень их всех любил и бесконечно жаль, что почти никого не осталось из этой прекрасной, талантливой и блестящей семьи.
В Молдавии отец уже полностью освоился с ролью руководителя. Подчиненные, большинство из которых были выше ростом, с доверием и уважением относились к энергичному коренастому фронтовику, инженеру-геологу в сапогах и летной куртке, вспыльчивому, но не злопамятному, требовательному, но и готовому понять и простить. Это были хорошие годы, но все, как говорил древний Шурин предок, проходит.
В 1951 году отца и еще нескольких фронтовиков-евреев пригласил Л. И. Брежнев – тогда большой партийный начальник в Молдавии. Он им сказал открытым текстом:
– …ребята, надвигается какое-то темное дело против евреев. Я не смогу вас защитить. Пожалуйста, разъезжайтесь в далекие периферии, я каждому помогу с вызовом на новое место работы.
В начале 1952 года отца вызвали в Москву. Уже понимая ситуацию,
