другом.
У Бориса Каюрова – а именно этот тридцатилетний ленинградец в должности топографа-геодезиста был похож на Дугласа – вторых нар сверху не было. Там была накрепко прибита полка с натянутым страховочным проводом, чтобы с неё на ходу ничего не падало. У купе не было отдельной двери, нары заканчивались узкой переборкой, за которой располагалась железная печь. Её топили углем, и она выполняла целый ряд полезных функций: грела балок, на ней готовилась пища, была закреплена фляга для производства воды из снега, а иногда и браги из дрожжей с томат-пастой, сверху на специальных перекладинах сушились валенки и портянки. Напротив печи была входная дверь, а рядом с ней – умывальник с экономной пипкой вместо крана.
Далее за печкой начиналась вторая половина балка, тоже с тремя нарами, столом и тоже с полкой, на которой, в отличие от Борисовой, были навалены замазученные запчасти, поскольку на нарах под полкой жил тракторист. На вертикально спаренных лежанках проживали топорабочие, всего их было четверо. В общей сложности в двух половинах балка обитало шесть человек.
Половины разительно отличались: слева, в купе инженера, преобладали белые краски, туда запускали без уличной обуви. Напротив черные и темно-серые цвета редко разбавлялись цветными фото разных актрис, приклеенными на стенах. Воздух в балке имел большой спектр запахов, которые перебивались обильным курением всех жителей.
Эту специфическую атмосферу от безбрежных просторов стерильно чистой тундры отделяла всего лишь дверь, и каждый мог в любую минуту ощутить несоизмеримые масштабы двух сред своего обитания и хрупкость границы между ними.
Чистоту снега вокруг балка обеспечивало непрерывное, каждодневное движение вперед, к завоеванию новых месторождений. В данной ситуации движение на пару дней застопорилось ввиду ожидания самолета с вешками. Вообще-то с базы ждали чего-нибудь более существенного, но без этой дранки с черным верхним концом двигаться дальше нельзя. По вешкам строго через двадцать пять метров следом идущие геофизики расставляли свое оборудование.
Свободный день использовали для бани (в тазу рядом с печкой), стирки (в этом же тазу) и полноценного отдыха. Борис читал про ихнее американское белое безмолвие, временами подремывал и невольно слушал непрерывный бубнеж топиков. Беседовали напротив неразнообразно, неинтересно и совсем неприлично. Неиссякаемой темой были женщины, причем даже в ореоле воспоминаний не чистые, ласковые и достойные, а какие-то сплошь жуткие и совсем бессовестные бляди.
В другой половине тракторист и один топик спали, а еще один убежал на лыжах за семьдесят километров в сейсмоотряд проверить свою жену. Он ревновал её к оператору сейсмостанции, где она в положении нагнувшись в темноте проявляла рулоны фотобумаги, вылезающие из щели под осциллографом. Борис раньше видел проявительницу, глазами навыкате она смахивала на Крупскую в расцвете базедовой болезни. Он не думал, что молодой оператор клюнет на такую красоту, но чуткий муж имел другое мнение.
Двое напротив успели выспаться и с новыми силами предались своим романтическим воспоминаниям.
– Не
