оно неуклюже карабкалось по скалам и утесам. По первому впечатлению это была телка, хотя она и разговаривала человеческим языком, называя себя «волнорогой девушкой». Казалось, она совсем сошла с ума от горя. Вид прикованного к скале Прометея заставил ее остановиться.
Чей край, что за племя, кто предо мной
На камне, в оковах томясь, висит
Игралищем бурь?
За какую вину гибнешь, ответь,
Скажи мне, куда
Меня, злополучную, занесло?
Горе, о, горе!
Вдоволь скиталица наскиталась.
Ведать не ведаю, где конец
Этой муке великой.
Слышишь ли ты волнорогой девушки речь?
Прометей, конечно, узнал ее и окликнул по имени. Ему была известна ее история.
Как не услышать дочери Инаховой,
Слепнем гонимой, той, что сердце Зевса жжет
Любовью и в скитаньях нескончаемых
По воле Геры гневной коротает век?
Услышанное Ио, казалось, на какое-то время привело ее в чувство, и безумие оставило ее. Она продолжала стоять, потрясенная. Услышать свое имя и имя своего отца от этого бедняги, да еще в этом жутком безлюдном месте! Помедлив, она спросила:
Кто тебе имя отца моего открыл?
Кто ты, ответь мне, сжалься…
И прикованный ответил:
Я – Прометей, который людям дал огонь.
Она тоже знала его историю.
На благо ты явился человечеству.
За что же, бедный Прометей, страдаешь так?
Они поговорили друг с другом. Прометей поведал ей, как с ним обошелся Зевс, а она в свою очередь рассказала, почему Ио, когда-то счастливая царевна, превращена в телку. «По воле Зевса», – говорила она, -
…облик мой, как и душа моя,
Преобразился – видишь ли рога? – слепень
Меня ужалил, и прыжками буйными
Я побежала…
Непосредственной причиной бедствий Ио была Гера, ревнивая жена Зевса, но главным их виновником являлся он сам. Влюбившись в нее, он стал посылать смущающие ее девичий покой сны.
Из ночи в ночь в мои покои девичьи
Сны приходили, и виденья вкрадчиво
Шептали мне: «О, девушка счастливая,
Зачем хранишь ты девственность? Высокого
Сподобишься ты брака. Воспылал к тебе
Сам Зевс своим желаньем и Киприды сладкий труд
Делить с тобою хочет. Ложа Зевса,
Дитя, не отвергай ты, а на сочный луг
Лернейский выйди, к стойлам,
Чтоб пламя страсти в Зевсовых очах унять».
Такими снами я томилась, горькая,
Все ночи напролет…
Но страх Зевса перед ревностью Геры оказался гораздо сильнее его любви к Ио. Когда он пытался укрыть Ио и себя самого, окутав землю таким плотным и темным облаком, чтобы внезапная ночь тотчас изгнала светлый день, он поступал с мудростью, которую едва ли пристало проявлять отцу богов и людей. Гера прекрасно знала, что для этого странного события есть
