показаться, что он дружил с Радченко долгие годы, а не видит его впервые в жизни. – Молодец, что нашел время… Да… Хочешь чего-нибудь перекусить или…
– Нет, спасибо.
– Тогда давай прямо сейчас разрулим это чертово недоразумение. – Голос у Солода был выразительный, глубокий с хрипотцой баритон. – Я в курсе всех дел, поэтому не будем тратить время на пустой треп. У меня есть сорок минут. Ровно в три должен быть там. Ну, на самом верху. Ты понимаешь…
Он поднял палец к потолку, расписанному полуголыми дебелыми нимфами и кентаврами, пасущимися в райских кущах. Затем вытащил из брючного кармана массивные часы на длинной цепочке. Поднял золотую крышку, взглянув на циферблат, покачал головой.
– Падай вон туда, – он показал пальцем в угол, где стоял старинный диван на резных ножках из карельской березы, обитый гобеленовой тканью с мелким рисунком. – Я с утра говорил с твоим начальником… Ну, этим, хозяином вашей юридической конторы. Я так понял, он нормальный мужик, но чего-то не понимает. Немного отстал от времени. Как же его?..
– Господин Полозов.
– Вот. Точно. Он сказал, что ты толковый парень. Пока ты ехал, я постарался обдумать всю эту историю, весь этот чудовищный фарс. Поделюсь своими мыслями. Потом, если что-то будет непонятно, задашь вопросы. У тебя ее фото с собой?
Радченко выложил из портфеля на стол две фотографии Аллы. Одна карточка старая: Алла, одетая в сарафан, стоит возле молодой березки, на заднем плане лес. Второй снимок сделан где-то дней десять назад в Нью-Йорке. Алла выглядит усталой, под глазами темные круги, губы серые. Впрочем, узнать ее можно. Солод бросил взгляд на карточки и покачал головой.
– Я бы не сказал, что эта шмара – точная копия моей покойной жены. Но что-то общее есть. Что-то есть. Прости, мне трудно говорить, старик. Известие о смерти Аллы, опознание трупа, кремация… Слишком много для меня одного. Понимаешь?
Радченко молча кивнул.
– Алла была мне самым близким человеком. Боль эту не передашь словами. Такое ощущение, будто из тебя выпустили всю кровь до последней капли. И ничего уже не греет холодное сердце. А я продолжаю жить. Хотя сам не знаю, для чего живу. И, главное, для кого. Алла для меня была светом в окошке. Солнцем, которое светило даже ночью. И вдруг раз… Не стало ее. Не стало света, который грел меня каждый день…
Радченко, поставив портфель на колени, неподвижно сидел на диванчике и молчал. Похожую сцену он уже видел когда-то. По версии следствия, дело было так. Немолодой мужчина, в припадке ревности задушивший юную жену куском электрического кабеля, расчленил ее тело в ванной комнате. Вывез за город куски трупа и захоронил их в неизвестном месте. Следы крови первой группы были обнаружены в ванной комнате и на куске того самого кабеля. Когда началось следствие, муж пытался нанять хорошего адвоката.
Немолодой дядька сидел перед Димой и рвал на себе волосы, клялся в любви к молодой жене, стараясь убедить слушателя в своей невиновности. Радченко взялся защищать того типа, над
