га-Пэсс, рассеивался под натиском холодного ветра, который дул навстречу. С того места, откуда наблюдал за пожаром Гарри Босх, дым напоминал серую наковальню, возвышающуюся над ущельем. Клонящееся к закату солнце придавало серым клубам дыма розоватый оттенок, но только наверху; у основания они были густо-черными. Где-то там, внизу, проходила полоса огня, который, пожирая кустарник на восточном склоне, быстро устремлялся к вершине холма.
Переключив сканер на волну, выделенную специально для муниципальных служб округа Лос-Анджелес, Босх прислушивался к радиопереговорам батальона пожарных. Они сообщали своему командованию, что огонь полностью уничтожил девять домов на одной улице и подбирается к следующей. В голосах пожарных звучало отчаяние: пожар быстро распространялся и, расправившись с населенными районами, двигался к холмам Гриффит-парка, где бушевал бы несколько часов, пока его не локализовали.
На горизонте появилось звено пожарных вертолетов, издали похожих на стрекоз. Лавируя между столбами дыма, они сбрасывали на пылающие деревья и дома тонны воды, смешанной с оранжевым противопожарным реактивом, и разворачивались для следующего захода. Увидев их маневры, Босх подумал о Вьетнаме, где боевые машины по нескольку раз обрабатывали одно и то же место в джунглях, не давая противнику ни малейшего шанса опомниться. Более всего походил на это надрывный, с присвистом, стрекот перегруженных двигателей «вертушек». Сквозь дым массы воды опрокидывались на горящие крыши, и над ними тут же вздымался плотный белый пар.
Босх отвернулся и посмотрел вниз, в заросли сухих кустов, которые покрывали подножие холма и доходили до самых опор, поддерживавших его дом на западном краю обрыва. Среди веток чапареля белели редкие маргаритки и скромные полевые цветы, но, сколько ни вглядывался Босх, ему никак не удавалось разглядеть сероватую спину койота; он впервые заметил его внизу несколько недель назад, когда зверь охотился, затаившись в буреломе. С тех пор Босх время от времени сбрасывал вниз кусочки цыпленка, но осторожный койот так ни разу и не приблизился к угощению. Только после того, как Гарри уходил с веранды, койот выползал из кустов, чтобы принять подношение, и Босх окрестил его Тимидо[1]. Впрочем, иногда по ночам он слышал вой Тимидо; эхо разносило его голос над дорогой, ведущей к перевалу.
Когда он снова повернулся к пожару, оттуда донесся громкий взрыв, и Босх увидел плотное черное облако, которое, словно воздушный шар, рванулось снизу к плоской вершине дымной наковальни. Вслед за этим из динамиков сканера донесся взволнованный гул сразу нескольких голосов, и Босх с трудом разобрал доклад командира пожарного батальона. Тот извещал начальство, что в чьем-то сарае взорвался приготовленный для барбекю баллон с пропаном.
Проследив за тем, как черный дым постепенно тает на сером фоне, Гарри снова переключил сканер на оперативную частоту УПЛА – Управления полиции Лос-Анджелеса. В свое рождественское дежурство Босх обязан был постоянно быть на приеме. Впрочем, не услышав через полминуты ничего, кроме рутинных радиопереговоров патрульных, он решил, что нынешнее Рождество в Голливуде выдалось на редкость спокойным.
Посмотрев на часы, Босх вернулся в дом, прихватив с собой радиосканер. Открыв духовку, он переложил свой рождественский ужин – жареную цыплячью грудку – с противня на тарелку, потом снял крышку с горшочка, в котором томился распаренный рис с бобами. Положив рядом с цыпленком изрядную порцию риса, Босх перенес тарелку в гостиную, где на столе его ждали бокал красного вина и три рождественские открытки, пришедшие по почте в начале недели. Босх, однако, не торопился вскрывать их. Проигрыватель компакт-дисков он заранее зарядил колтрановским «Блюзом подземки» и теперь предвкушал удовольствие долгого рождественского вечера.
За едой Босх все-таки вскрыл конверты и теперь размышлял об их отправителях. Для него, встретившего в одиночестве не одно Рождество, этот ритуал стал уже привычным, но он об этом почти не думал. Босх любил быть один.
Первое письмо пришло от бывшего партнера. Тот, получив свою долю гонорара за книгу и за фильм, снятый об их приключении, вышел в отставку и переехал в Энсенаду. В письме не было ничего нового. Как обычно, Андерсон писал об одном: «Гарри, когда ты приедешь?»
Вторая открытка также была из Мексики – от следопыта, с которым Босх провел прошлым летом шесть недель, отдыхая, совершенствуя испанский и рыбача в заливе Сан-Фелипе. Тогда ему необходимо было отдохнуть и набраться сил после ранения в плечо. Благодаря солнцу и морскому воздуху он выздоровел довольно быстро. Впрочем, и Джордж Баррера не проявил изобретательности: в своем коротеньком послании, написанном по-испански, он тоже звал Босха вернуться.
Последнюю открытку Босх вскрывал медленно и аккуратно, поскольку понял, от кого она, еще до того, как увидел подпись. Судя по почтовому штемпелю, конверт с открыткой был послан из Техачапи, и отгадать, кто автор сего послания, не составляло для Босха труда. Сама открытка со слегка смазанным рождественским сюжетом была отпечатана вручную на отбеленной бумаге, вышедшей
Timido – пугливый
