Николас вырывается. Едва стреляющий человек исчез, Николас, воспользовавшись тем, что хватка Мены ослабла, бросился к припаркованному седану.
– Там кровь, кровь, – кричит он, указывая на вытекающую из‑под машины струйку, падает на колени и видит то, чего другим не видно. Мена прыжком догоняет его и тянет прочь, схватив за полосатую футболку.
– Это не кровь, – говорит отец, – это варенье. – Николас не слушает, ему интересно посмотреть на убитого. Мать с трудом оттаскивает его прочь. Ее семья, все они неожиданно становятся теперь главными героями этой сцены. Кровь вытекает уже ручьями, поскольку дорога в этом месте идет под уклон. Единственное, что может Мена, – это оттолкнуть ребенка подальше, грубовато, резко, но не унять его бесстрашного любопытства, отношения к происходящему как к игре.
Иногда ей вспоминается тот день и ее сын, которому было тогда столько же лет, сколько на фотографии, которая висит у нее в прачечной. И тогда будто что‑то сжимается у нее в животе, сдавливается невидимыми тисками.
В чем я виновата? Она в ярости возвращается к утюгу, и ей кажется, что этот утюг, эта прачечная, эта работа – стирать, чистить, гладить – имеют что‑то общее и с ее материнской работой. Николас ничего не боится, говорит она себе, и ей страшно это признать. Но это так, это же очевидно. Его лицо, отмеченное чистотой юности, чистое, как небо – какое уж там blue sky, – это лицо не могут затемнить дурные мысли, они сидят где‑то глубоко под кожей, а лицо продолжает изливать свет.
Раньше она думала, не привести ли его сюда, в прачечную, после школы. Да какая там прачечная, какая школа! Она даже улыбнулась. Николас вместо перуанца гладит рукава белоснежной рубашки. Пусть уж лучше будет там, где он есть. Но где он есть? И, чтобы избавиться от странного ощущения, будто мурашки по коже бегают, она идет к выходу и горделиво встает в дверном проеме, чувствуя, как весь мир любуется ею.
Свадьба
За день до свадьбы всем полагалось пройти ускоренный курс молодого официанта. Копакабана выбрал опытного метрдотеля, повидавшего немало подобных свадеб. Говорили, что он был в тюрьме Азинара, когда женился Кутоло, и резал там свадебный торт[11]. Ерунда, конечно, но человек надежный. Николас с друзьями подъехали к ресторану и кое‑как побросали свои скутеры: метрдотель уже ждал их у служебного входа. Неопределенного возраста – за пятьдесят, но еще не семьдесят, костлявый, худое лицо с выступающими желтыми скулами. Он стоял неестественно прямо, костюм от Дольче и Габбаны: узкий галстук, черные брюки и пиджак, до блеска начищенные ботинки, белоснежная рубашка. Все, конечно же, безупречно, однако на нем эта одежда казалась несуразной: деньги, выброшенные на ветер.
Парни слезли с мопедов, однако продолжали вести себя так же, как и до этого в седле: орали и посылали друг друга. Копакабана предупредил, что их встретит метрдотель и все объяснит: как ходить, когда и какие блюда
