За что мудреца и эстетав безмозглого ты превратила барана?
Диана, опомнись! Кончается лето!
Кончается лето, опомнись, Диана!
Ксения
Лунным сияньем трава напомажена,
Всюду цикад неумолчное пение.
В сердце поэта – кровавая скважина.
Ксения, что ты наделала, Ксения!
Помнишь, как наши смыкались объятия,
как сотрясали нас бури весенние?
Слушай, как в горле клокочут проклятия!
Их изрыгаю я в адрес твой, Ксения!
Верил я слепо, безумно и истово:
ты моя жизнь, ты мое воскресение!
Чувства мои благородные, чистые
ты растоптала безжалостно, Ксения.
Помнишь: влетел я на крыльях в гостиную —
и каково же мое потрясение!
Рыжий подонок в манишке нестираной
жадно ласкал твои прелести, Ксения!
Сбросив с балкона животное рыжее,
дом твой покинул я в то же мгновение.
Что ты наделала, девка бесстыжая!
Сердце на клочья разодрано, Ксения!
…След окровавленный по полю тянется,
ночь поглотила печального гения.
Пусть мое тело воронам достанется.
Будь же ты проклята, Ксения, Ксения!
В утренних росах навеки застыну я,
смерть уврачует мне раны сердечные…
О ненавистная, о моя дивная!
Лютая кара, любовь моя вечная…
Полина и апельсин (триолет)
Зачем я не родился апельсином!
Мне так охота вас поцеловать
и сок вам свой по капле отдавать…
Зачем я не родился апельсином!
Полина, мой котеночек, Полина!
Румяный плод упал к вам на кровать…
Зачем я не родился апельсином!
Мне так охота вас поцеловать.
Татьяна, или Русские за границей – Дан л’Этранже
Ты залила пуншем весь клавишный ряд фортепьяно.
Мне выходки эти не нравятся, честное слово.
Ты черт в пеньюаре, ты дьявол в шлафроке, Татьяна,
готовый на всякую каверзу снова и снова.
Друзей я хотел позабавить мазуркой Шопена,
но мигом прилипли к загаженным клавишам пальцы,
а ты в это время, склонившись к коленям Криспена,
засунула крысу в распахнутый гульфик страдальца.
Когда же от хмеля вконец одуревшие гости
устали над нами с беднягой Криспеном смеяться,
фельдмаршалу в лоб ты оленьей заехала костью
и с жирной фельдмаршальшей стала взасос целоваться.
Сорвав с нее фижмы, корсет и различные ленты,
ты грубо и властно на скатерть ее повалила,
и вдруг обнажились мужские ее инструменты,
и старый аббат прошептал: «С нами крестная сила!»
Фельдмаршальше мнимой вест-индский барон Оливарес
увесистой дланью вкатил не одну оплеуху,
фельдмаршала гости мои в эту ночь обыскались,
однако с тех пор от него нет ни слуху ни духу.
С тех пор
