присматривать за соседом, между ними быстро установились непринужденные приятельские отношения. По крайней мере внешне все именно так и выглядело. Частенько, захватив по дороге домой пиво для себя и джин с тоником для соседа, Стинов проводил весь вечер в комнате Медлева, от которого, если только удавалось его разговорить, можно было узнать не меньше интересного, чем от Джана.
Медлев, как и обещал, никогда более не касался в разговоре тем, имеющих отношение к его нынешней работе. Но и без того им со Стиновым было о чем поговорить. То, что характеры двух молодых людей были абсолютно не схожими, только усиливало их взаимный интерес друг к другу.
Медлев принадлежал к тому, всегда удивлявшему Стинова типу людей, у которых вся жизнь была связана только с работой. Общаясь с такими, Стинов нередко задавал себе вопрос, чем они занимались, когда были детьми? Неужели даже тогда они только и думали о том, как бы сделать что-нибудь полезное и нужное обществу?
Одним из увлечений Медлева были шахматы. На протяжении нескольких лет передвигая каждый вечер фигуры на пару с компьютером, он вскоре научился угадывать каждый ход своего противника, и игра с электронным соперником потеряла для Медлева всякий интерес. Заполучив в свое распоряжение Стинова, он первым делом усадил его за нарисованную на моноэкране шахматную доску. Заверения Стинова, что все его познания в древней игре ограничиваются только тем, какая фигура как ходит, а сидел он за шахматной доской в последний раз, когда учился в общеобразовательном классе, не возымели ожидаемого действия. Медлев хотел сразиться с новым противником, и он своего добился.
Но едва только Стинов начал передвигать фигуры по клеткам, он понял, что выиграет у Медлева. И поставил ему мат на тридцать втором ходу.
– Играть, значит, не умеешь, – язвительно процедил сквозь зубы Медлев, возвращая фигуры в исходную позицию.
Изображая недоумение, Стинов опустил уголки губ и развел руками.
Они сыграли еще раз, и Стинов снова победил. Медлев откровенно расстроился, и третью партию Стинов ему сдал, хотя мог бы без труда выиграть и ее. В процессе игры ему не нужно было даже следить за развитием ситуации на шахматной доске или анализировать ходы противника. Он просто знал, куда и какую фигуру нужно было передвинуть, хотя и не всегда понимал, для чего это нужно.
Таким образом снова напомнил о себе участок сознания, скрытый в глубинах его мозга и прежде проявлявший себя только в критические моменты. Выходило, что та часть его сознания, о существовании которой Стинов до некоторых пор даже не подозревал, знакома не только с техникой рукопашного боя, но и прекрасно разбирается в тонкостях шахматной игры. Что еще? Какие еще сюрпризы способна она преподнести? И самое главное – откуда это в нем?
Никаких догадок или предположений на этот счет у Стинова не было. Если, конечно, не брать в расчет туманных слов монаха Василия о Провидении. Судя по всему, монаху действительно было что-то известно, но религиозного
