национализма, для чего необходима соответствующая подготовка, – задержал взгляд на Киричуке Профатилов. – Это, Василий Васильевич, касается не только вас, как новичка на Волыни. Я, например, постоянно читаю соответствующую литературу и нахожу кое-что любопытное. Да вот хотя бы взять небезызвестного прислужника Гитлера митрополита Шептицкого, того самого, который в сорок первом году написал об Украине как о подневольной фашистам территории, народ которой не имеет права на свободу и свою суверенную державу. Не стану касаться известных его изречений о том, что властвовать могут «Богом избранные единицы», что «работник не имеет права на собственность» и тому подобное. Все это мы в разных вариантах слышали. И вдруг обнаруживаю введенное Шептицким понятие «национальная держава» вместо «украинская держава», этакий смысловой выверт типа «рiдна хата», «всенациональная хата».
– Вот тебе и самостийная Украина… – оживленно подхватил Исаенко. – А все оттуда же, от собственничества: навоз возле хаты – мой! Тронь – на вилы подымет. И государственность у националистов, униатских священников в том же духе: Украина для украинцев. Прежде всего собственность! Единоличное представление своего хозяйства и государства.
– Так что, Василий Васильевич, вам на ходу придется познавать тонкости реакционной националистической идеологии украинских собственников – злобствующих врагов коренных интересов трудящихся, – закончил секретарь обкома, добавив: – Они понимают, их карта бита. Мы должны поскорее дать людям возможность спокойно трудиться.
Глава 6
Не восхищаться своим чутким слухом Зубр не мог: «верный страж» его ни разу не подвел. Вот и сейчас, едва скрипнула ляда – деревянная крышка лаза, Гринько тут же пробудился; по тихим приближающимся шагам узнал Яшкину походку, неспешную и даже как будто с сонной ленцой, не дающей повода к беспокойству.
Скрипнула дощатая дверь в схрон, и, прежде чем вспыхнул трехцветный немецкий фонарик, раздалось предупредительное, вполголоса, пожелание доброго утра.
– Друже… Я это… это я с делом. – Чуть ли не у самого носа Гринько вспыхнул, ослепив, фонарик. Тот отмахнулся, зло обругал:
– Слепишь, паразит! Тюкну я тебя, Сморчок, наведешь ты меня на грех.
– Так это, вчера-то вы сами и велели… до утра чтоб, вот я и говорю, тут она, в боковушке ждет, сердитая, а улыбается.
– Артистка! – с придыхом вырвалось у Гринько, схватившегося за небритый подбородок.
– Буди, говорит, Ивана… вас, значит, удача мне подвалила.
– Какая удача? – неспокойно спросил Гринько, надевая пиджак и по привычке проверяя, все ли цело в карманах. Уточнил: – Она так и сказала: «Ивана» – или как иначе?
– Да, так и повеличала, как же еще, – говорил Яшка, сам не зная почему скрывая произнесенное Артисткой: «Буди Ваньку, некогда мне ждать кобеля… ночью, видите ли, доставь… что я ему? Зови, говорю, а то уйду. Он тут должен был сидеть и терпеливо слушать,
