и о причине взволнованности Батракова – ведь он проводил занятия, и вот сразу, при новом командире, блин получился комом. То, что замполит выносил на обсуждение поступок офицера в присутствии рядовых, как вначале подумал Букреев, было неправильно. Батракова окружали только офицеры без погон, одетые в такие же куртки морской пехоты, что и рядовые. Некоторых из них Букреев знал, они вошли в первое формирование в городе П., но большинство было ему незнакомо. Рядовые сидели под деревьями, курили, стараясь не заснуть, вскидывали головы и осматривались сонными глазами. Опыт Букреева подсказал ему, что люди переутомляются, недосыпают.
Букреев приказал позвать раненых. Манжула побежал за ними. Разрешив офицерам курить, Букреев наблюдал, как, узнав о прибытии командира батальона, люди шушукались, поднимались, стараясь рассмотреть его.
– Хорошие ребята раненые, товарищ Рыбалко? – спросил Букреев.
– У меня плохих нет, товарищ капитан.
– Разрешите обратиться, товарищ капитан, – сказал командир пулеметной роты старший лейтенант Степняк. – Мне кажется, командир роты старший лейтенант Рыбалко неправильно форсировал речку.
– Почему неправильно? – Рыбалко сразу вспыхнул: этот Степняк всегда что-нибудь…
– Не перебивайте! – Батраков сердито посмотрел на него.
Степняк с подчеркнутой снисходительностью выдержал паузу.
– Рыбалко всегда любит фронтальные прорывы и поэтому безрассудно лезет напролом. – Степняк подчеркнул последнее слово. – Его знаменитое «сломыв» когда-нибудь выйдет ему боком.
– Завсегда выходило и выйдет, – огрызнулся Рыбалко.
– Я же говорю – боком, товарищ старший лейтенант.
– Сейчас трудно решить, кто прав, кто виноват, – спокойно оказал Букреев, – успех штурма укрепленной полосы иногда в большой мере зависит именно от стремительности, от натиска. Во время же учебных занятий при условном противнике… Я помню еще в военной школе в спорных случаях нам приводили в пример одного капитана, который сорок лет служил в армии, сорок лет на маневрах брал один и тот же холм и все время ошибался.
Офицеры одобрительно засмеялись.
Манжула привел раненых. У одного из них, Воронкова, некрасивого угрюмого человека с широкими сильными плечами, была перевязана рука; второй, Кондратенко, бравого вида, старшина минеров с эсминца «Беспощадный» с двумя орденами Красного Знамени и медалью за оборону Севастополя, совсем не был перевязан. Букреев обратил внимание на то, что Кондратенко в отличие от всех был без куртки, в одной гимнастерке.
– Ну что же, Воронков, придется в госпиталь, – сказал Букреев.
– Из-за этого в госпиталь? Я сейчас могу этой рукой все, что угодно… товарищ капитан.
– А вы куда ранены, Кондратенко?
– Никуда, товарищ капитан.
– Никуда?
– Я не заметил, товарищ капитан.
– Но
