ее хвалили… Я ее знаю, правда, понаслышке.
– Смотря за что хвалили! А вот из госпиталя не знают, как ее ловчее сбагрить. Там все вверх дном перевернула.
– Она хочет к нам?
– Хочет…
– Как ваше мнение?
– У нас и так девчат больше десятка. Пулеметчицы, медсестры, две даже ПТР таскают.
– Но, кажется, в штате медчасти не все заполнено. Мне докладывал Баштовой…
– Не только Баштовой. За нее десятка два заступятся. Звенягин и то просит… Дело, конечно, ваше. Но в десанте девчата ни к чему – одна канитель с ними.
Последние слова были сказаны Батраковым так, чтобы их услыхала Таня. Посмотрев пренебрежительно на нее и нехотя ответив на ее приветствие, замполит прошел в штаб, куда направился и Баштовой.
– Разрешите обратиться, товарищ капитан? – спросила Таня, подбросив руку ко лбу.
– Пожалуйста, товарищ главстаршина.
Букреев мог внимательно рассмотреть девушку, о которой так много говорили. Ему припомнился и Курасов, и его цветы, и разговоры Шалунова, и вообще все слухи, которые сопровождали эту светловолосую девушку с открытым и вызывающим взглядом серых глаз. Золотые нашивки главстаршины на погонах, берет с флотской эмблемой и вся морская форма, отлично сидевшая на ней, – все это шло к ней.
Таня просила о переводе в батальон, приводила какие-то невразумительные доводы и, окончательно сбитая с толку молчанием Букреева, запнулась и остановилась на полуслове.
– Насколько понял, вы хотите перейти служить в морскую пехоту?
– Да, товарищ капитан. И если вы думаете…
Она смотрела на него сразу потемневшими глазами, в которых можно было прочитать недружелюбие.
– Вы обдумали свою просьбу, товарищ главстаршина? – мягко спросил Букреев.
– Я все обдумала, товарищ капитан.
– Ну что же… Я согласен… – Ему хотелось назвать ее просто Таней, так, как ее называли все. – Товарищ главстаршина…
Таня подсказала:
– Иванова, товарищ капитан.
– Завтра оформляйтесь. Я отдам распоряжение.
– Разрешите идти, товарищ капитан?
Он кивнул головой, и она, подбросив вверх руку, круто повернулась и сошла со ступенек. Букреев, не оглядываясь, прошел в штаб.
– Непонятно героическое, щебечущее и своенравное девичье племя, – поднимая голову от бумаг, сказал Баштовой.
Букреев снял фуражку и, повесив ее на крюк, вбитый в стену; сказал:
– Определение, пожалуй, верное, товарищ Баштовой.
– Слова контр-адмирала. Он, помню, рассказывал, как впервые девушек послали на базу…
– Интересно.
– Ну, можете себе представить! Впервые на флоте девчата… Переворот. Пошла ревность и тому подобный ассортимент. Потом все вошло в берега.
– Все же не женское дело быть автоматчиком, – убежденно сказал
