даже семенное зерно. Кабальные налоги, продразвёрстка обрекали на нищету. На телегах под красными флагами уплывал изъятый по беззаконью урожай.
Почему власть отыгрывалась на беззащитном крестьянстве? Почему здесь, среди нарников, та же деревенская вшивота и голь перекатная?..
В один из ясных апрельских дней у ворот тюрьмы закипела суматоха. Подследственных выводили на работы. Они гуртились в зоне, галдели, кашляли, изощрялись на все матерные лады.
Мальчонок в рваной фуфаечке молотил кулаками по воротным доскам.
– Сволочи! Выпускайте дядю Никоду!.. выпускайте! выпускайте!
Конторский рассыльный Оскал блажил, взвизгивал. Возмущение посыпал бранными словами.
Вышел воротный страж, молча поддал пинка. Недальновидный охранник запоздало понял оплошку. Недоумок вскипел пронзительным ором. Поросёнок при виде ножа не мог бы так виртуозно исполнить арию беды. Страж попытался заткнуть визгуну рот, но Оскал весьма изощрённо укусил привратника за прокуренный палёц. В нос мальчишке ударила табачная вонь. Плевок в лицо обидчика получился выстраданный.
– Дык, суки! Дядю Никоду на свободу!.. Немедленно!..
Распахнулись ворота. Мутной рекой потекли зонники. Маячили конвойники. На штыках вспыхивали огоньки апрельского солнца.
– Дяденьки! Вас много. Дык освободите кузнеца!
Рослый насупленный конвоир сунул Оскалу конфетку-подушечку. Освободитель замолк. Густенькая сопля кралась по верхней губёшке.
Удивлённая подвигом пацанёнка толпа загалдела:
– Толковый хлопец!..
– Один на НКВД прёт!..
– Сёдня наш бугай непременно свободу получит…
– Прощай, Гаврош!.. Довелось хоть одного колпашинского героя посмотреть…
Хрустя липучей конфеткой, Оскал с любопытством разглядывал шустрыми глазками бесконечную серую рвань. Выискивал дядю Никоду. Угрюмые лики сливались в кишащую массу. От мельтешения покалывало глаза, набухали слезинки.
3
Через неделю кандальников увезли в деревню.
– Братцы, – восхитился нарник со шрамом на лбу, – мальчонок единоличника освободил.
– И сына его, – добавил двуперстник Влас.
– Повезли кандалы снимать, – предположил счетовод Покровский.
Каждый подумал о свободе, словно вдохнул хвойного аромата.
Не дав встретиться с роднёй, мужиков доставили к кузнице. Чёрная избушонка показалась Никодиму Савельевичу чужой, неласковой. Думал – прольёт слезу от радости встречи. Испытал опустошение души. Выжгли нутро калёным железом. Улетучилась тоска по наковальне, молоту.
– Чего размечтался, бугай?! – пробазлал неопохмелённый Ганька. – Подкопили на нарах силёнок – колхозу подмогните.
– Снимай кандалы!
– Мы
