резонно заметил баском из темноты папиросный огонек и сильнее затлелся.
Но ему возразили другие.
– Сейчас не отличишь. По обществоведению сама гавкала – на подсобном огороде с мотыгой пашет…
– Он больше на чучело скелета в зоологии похож…А, может, это денежный мешок с дыркой для рта…как у копилки..
– Как наш физкультурник, когда бомбу сегодня искал…
– А бомба-то была настоящая?
– А то. Так муляж делать надо, а этого добра, что вшей у бобра.
– Ладно, ребята, тогда пойду, – уныло пробормотал Арсений, сожалея о несостоявшейся беседе.
Но вдруг увидел выставленные хлопчиками из темноты сверкнувшие в огне сигарок парикмахерские бритвы, остренькие шилочки и точеные треугольнички напильничков.
– Кофе и сигареты, – звякнул гитарист, не спеша дергая струны. – Пошлину плати, за проход нашей родной улицы. Пять минимальных откатов и еще на пузырь спрайта.
– Денег-то у меня нет, – с сожалением протянул географ. – Все отдал свободным женщинам и заразному святому. Да и где тут улица? – поразился Арсений Фомич, удивленно оглядывая заваленный рухнувшими гаражами пустырь. – И улицы у вас тут нет, и проулка.
– Во, Краснуха, как твоя матерь Эвелина лохов умеет раздевать, учись, неоконченная пятилетка, – хохотнул паренек, а смешливая Краснуха засучила в песочке ножками, будто зашлась в танце.
– А ты, дядька, устройство сралки знаешь? – спросил гитарист, откладывая инструмент.
– Вы бы, ребята, лучше в школу ходили. Там и веселее, чем у вас.
– Кабан, Папане слесарюга нужен, – чихнул голос из темноты, пыхнув огоньком.
– Без твоей сопелки не упомню, – сообщил музицировавший, оказавшийся кабаном. – Краснуха, покажи дядьке школу.
Тут перед географом возникла засалившаяся девчушка, захихикала, отдала пионерский салют, повернулась спиной и сказала:
– Ты, дядька, школу с какого места осматривать будешь, с актового зала или с мастерских? – и, вдруг, ловко нагнувшись, спустила трусы и представила онемевшему путешественнику худючую мосластую попку.
Тут же какой-то хмырек, не выпуская сигарету, присел за путешественником, а другой, подлетев, с силой пхнул его в грудь, и Арсений Фомич кубарем покатился по песочнице, выронив фибровый чемоданчик, сметая горстки песка, куриного помета и судорожно кашляя.
– Дядька, струмент, барахло! – крикнул гитарист, стоя над поверженным и мотая старушкин чемоданчик, и бросился прочь.
А Арсений Фомич в бешенстве вскочил и, отпихнув пару напильников и заточек, помчался за похитителем.
Только ветер, подстывшая к ночи грязь, да редкие, шарахающиеся к обочинам прохожие знают, как ему удалось, мчась впотьмах за мельтешащим силуетом, не потерять похитителя, то мелькающего серым упругим кошачьим пятном на верхней доске забора, то подлезающего ластящейся ящерицей под брюхом
