не спать, – мягко уточнила боязливая сиделка. – Но можно, – тихо добавила, шутливо оглянувшись, – и поспать. Покемарить. Если вдруг старушке что надо, тут же зови прикрепленную сестру. Выручай. Одну ночь, – и слегка подавилась своим же предложением.
– Ладно, – смиренно согласился Полозков, зачем то покраснев.
– Вот и чудесно. Потом поговорим. Если хочешь. А то здесь, как в склепе, слова не лезут, – улыбнулась Рита открыто и спокойно. Видно было, ей стало уже весело. – Идем, я тебя медицинским церберам представлю. Да, и возьми сразу деньги.
И она сунула ему в карман халата две хрустящие купюры:
– Кто сапсан, у того и добыча.
– Да ладно, что ты. Не надо, – смутился Арсений.
– Ну, конечно, придумаешь. Вечно ты все придумываешь за других. Я буду дрыхнуть, а он…Мне эти деньги руки сожгут. Всегда ты чудишь. Идем…
Оказалось странное. Они прошли в соседний корпус, в другое отделение, и Сеня будто бы попал в иную климатическую зону – из тундры в саванну.
Теснились кадки с пальмами и крупными вьюнами. Вдоль стерильно окрашенных и отмытых стен и полов сновали тихие накрахмаленные голубым врачи, сестры, как египетские жрицы, восседали в белых хрустящих капорах за обитыми буком стойками и брали двумя маникюренными пальцами, словно священные жезлы, разноцветные телефонные трубки. Туалет, как потом выяснил Полозков, и вовсе был сделан, чтобы унизить торопливого посетителя, причем прилагался к каждой, ясно, одноместной палате.
Рита предъявила Арсения местной главной жрице, плотной и статной, с ухватками и профилем бультерьера-переростка, и та с подозрением осмотрела и обнюхала этого чужого больного, но, сцепив золотые челюсти, ничего не сказала и даже улыбнулась одними глазами так, что будь это где-нибудь в густом парке, стало бы страшно. Проводив нанятого на ночь до его этажа, Рита постояла секунду, совсем знакомо, как когда-то, прикусила нижнюю губу и сказала:
– Ну вот и ладно. Встретились… Пока.
Тут же, нервничая, Арсений разбросал и разогнал по радужке разноцветные недавние видения, открыл здоровый глаз и осмотрелся. Мумия-старушка мирно и беззвучно почивала, но теперь ее глаза были чуть открыты. Правда, за силуэтом сиделки взгляд ее не последовал, когда Сеня, разминаясь, потаскался, натыкаясь на углы, по палате, заглянул, на секунду включив ослепительные лампы, в стерильную, как операционный покой, красоту туалета, а потом, осторожно приоткрыв щелку двери, сунулся и в коридор.
– Тебе чего? – встрепенулся по-прежнему сидящий на стуле у входа в палату охранник, тяжелый круглый малый небольшого росточка с малюсенькими, размером с пуговицы его же полувоенного френча, глазками.
– Воды стакан. Хотелось, – механически ответил Арсений.
– Старухе?
– Да нет. Ссохлось что-то.
– Рассохнется. Иди пока, не время, – отказал стражник, поправляя черную униформу неизвестных войск. – Сестра отвалила, потом как-нибудь.
С этим бойцом тоже вышел казус, когда Полозков
