женщины, которых ты ни за что не оттолкнул бы, с которыми ты никогда не соперничал, не то что со своим отцом.
– Не улавливаю связи.
– Зато я улавливаю. Это все, больше никто?
– Больше никто, не считая уличного прохожего, несшего какую-то дичь, вызвавшую у моего отца смех. Папаша на кого-то намекнул, оговорившись, что я слишком молод, чтобы его знать.
– Молод – не молод, но ты сам видишь, с какой великолепной ловкостью ты воспользовался этим безликим прохожим, чтобы вернуться к детским травмам. Он воплощает невнимание родителей к тому, что им говорят дети. Полагаю, картина тебе ясна. Тебе стало лучше?
– Может быть. Но остается кое-какое сомнение…
– Тогда еще один вопрос, чтобы ты полностью ожил: ты уверен, что всех назвал, никого не упустил?
– Может, дирижера?
– Дирижер – воплощение авторитетной фигуры, причем не любой, а только того, кто способен оценить и одобрить твое исполнение. Я хорошо помню наши школьные годы и твои проблемы с авторитетами. Мы приближаемся к цели, но нам еще кое-кого не хватает, и ты неспроста не спешишь его называть…
– Откровенно говоря, Сильвен, я не знаю, кто бы это мог быть.
– Неудивительно – всем нам трудно анализировать самих себя. Напрягись.
– Марсель?
– Он самый, Марсель, осветитель. Человек, зажигающий и гасящий свет, с его присказкой «поверь мне».
– При чем тут Марсель?
– Марсель – это твоя совесть. Он – твое Я и Сверх-Я, находящиеся в постоянном конфликте. Этот кошмар, кажущийся тебе таким реальным, не случайно разворачивается в годовщину смерти отца, это напоминание твоей совести, нашептывающей: «Малыш Тома́, ты еще не перестал оплакивать отца, и даже если Марсель говорит тебе “поверь”, Сверх-Марсель советует этому не верить, потому что впереди еще долгий путь».
– Все это мне говорит Марсель?
– Он самый, – важно подтвердил психиатр.
– Раз ты утверждаешь, что это он, я тебе верю.
– Вот ты и замыкаешь петлю. Ты веришь мне, веришь Марселю, веришь всем, но сейчас для тебя главное – поверить в себя, согласиться, что цель появления отца – не защитить тебя, а заставить принять мысль, что ты смертен, а главное, перестать бояться связи с какой-нибудь другой Софи. Знаешь, я был бы рад провести в твоем обществе весь день, но меня ждут другие пациенты, и их случаи куда труднее твоего. Хорошо повеселись сегодня вечером, ты уже не сфальшивишь, твоя мать будет на седьмом небе, тебя уже не станет преследовать ни Софи, ни призрак отца.
– Я что-то тебе должен? – спросил Тома́, вставая.
– Как-нибудь угостишь меня обедом. Ну а уж если сможешь раздобыть билетики на Верди в Опера Гарнье в конце месяца, то я по гроб жизни останусь твоим должником.
Сильвен проводил Тома́ до двери своего кабинета, похлопывая его по плечу и уверяя, что уж теперь-то все точно придет в норму, если уже не пришло.
Выйдя на улицу, Тома́ почувствовал, что ему легче дышится. Чтобы побороть остатки сомнений,
