по-моему, это здорово.
– Это вообще замечательно, – подтверждает мама. – Эта собака живет одной милостью Господней!
Ну да, конечно, Бог. Как я мог о нем забыть?! Если верить маме, без него я не пойду на поправку. Но я уже давно понял, что Бог – никчемный мозгоправ. Он исповедует терапевтическую методику «ничего не надо делать». Ты рассказываешь ему о своих проблемах, а он тупо ничего не делает.
– Я все, – говорит Сара.
Она отставляет свою тарелку и выбегает из кухни, позвав за собой Джордана. Тот трусит за ней.
– Я тоже больше не могу, – говорю я.
Я осилил пять порций. Мой желудок урчит и быстро закрывается. Очень хорошая, совершенно безвредная еда, с ней у меня не будет никаких проблем. А вообще мне следовало бы съесть три тарелки такой еды! Я же растущий организм, у меня не должно быть проблем со сном, я должен заниматься спортом! Должен с девочками встречаться, искать себя в этом мире. Мне бы следовало вовсю есть, спать, пить, учиться, смотреть телик и быть нормальным.
– Съешь еще немножко, Крэйг, – говорит мама. – Я не заставляю, но ты должен поесть.
Она права. Я съем еще. Я разрезаю тыкву на улицы и авеню, накалываю большой кусок на вилку, отправляю в рот. Я тебя съем. Я жую тыкву, такую мягкую, податливую, так легко принимающую форму, идеально подходящую к моей глотке. Сладковатая. Теперь удержать. Тыква уже в желудке. Я обливаюсь потом. При родителях я потею еще сильнее. В моем желудке шесть порций еды. Он полон. Я смогу удержать в себе шесть порций. Я их не выброшу. Я не выкину еду, которую приготовила моя мама. Если собака может жить, значит, я могу есть. Я держу еду. Сжимаю кулаки. Напрягаю мышцы.
– Крэйг, что с тобой?
– Секундочку, – говорю я.
Я проиграл.
Сдерживая желудочные спазмы, я выбегаю из-за стола.
– Что ты пытался сделать, солдат?
– Я пытался поесть, сэр!
– Чем все закончилось?
– Я снова думал о всяком дерьме, сэр!
– О чем же ты думал, солдат?
– О том, что мамина собака хочет жить больше, чем я.
– Ты думаешь о враге, солдат?
– Не думаю, сэр.
– Ты знаешь хотя бы, кто твой враг?
– Наверное… это я сам?
– Да, солдат!
– Я должен вести битву с собой.
– Ты прав, солдат, но сейчас ты бежишь в ванную блевать! Трудно сражаться, когда блюешь!
Я вваливаюсь в ванную, выключаю свет, закрываю дверь. Самое ужасное, что мне это нравится, ведь я знаю, что, как только все закончится, я сразу согреюсь, и тепло разольется по всему телу, пережившему такие муки. Я сгибаюсь над унитазом в полной темноте – я и так знаю, где он, – мой желудок снова содрогается и выплескивает свое содержимое вверх, а я со стоном выпускаю еду из себя. Слышу, как всхлипывает мама, а папа что-то бормочет, наверное, утешает ее. Я дергаю рукоятку смыва, несколько раз спускаю воду и снова наполняю бачок.
