над сотрудниками вашей лаборатории, что помешает вам завтра нанять стажёрами десяток студентов?
– Да чёрт побери, в мире даже эвтаназия разрешена! – вскочил с места Шарп. Глаза его лихорадочно бегали, словно он искал, за что бы ухватиться, чтобы не сорваться окончательно.
– В некоторых странах Европы. Для безнадёжных больных, испытывающих страшные боли. И всё равно получают её единицы – именно потому, что многие тяжёлые больные уже не в состоянии дать осознанное согласие…
– Уж конечно, лучше пытать их комой и вытягивать из их семей сотни тысяч – вместо того чтобы найти в себе силы на решительный шаг! – огрызнулся Шарп. От такого попрания гуманистических ценностей в зале раздался сладкий вздох, полный негодования и наслаждения собственным негодованием. Шарп оглянулся с лёгким изумлением, вспомнил, где находится, и немедленно стёр с лица всякое выражение.
Робертсон смотрел на него прямо и пронзительно. В выражении его читалась нота милосердия и даже сочувствия по поводу зала, но в то же время видно было, что даже из снисхождения к оппоненту от идеалов своих Робертсон не отступится – слишком уж они были важны, слишком дороги.
Шарп ещё раз выдохнул, расстегнул верхнюю пуговицу и попробовал зайти с другой стороны.
– Мистер Робертсон, вы знаете, что наши возможности ограничены. Закон о… – Шарп скривился, – существах второй категории разумности, таких как слоны, дельфины и, что в нашем случае критично, шимпанзе и другие приматы, запрещает любые эксперименты с их участием. Если бы мы могли заняться хотя бы приматами… – он, видимо, сообразил, что этот тезис выставляет его в ещё более невыгодном свете, и вновь себя одёрнул. – Но да, согласие, снова согласие. В какой-то отдалённой степени приматы являются мыслящими существами, а дать согласие на эксперименты они не могут, поэтому общество решило их не трогать. Хорошо. Ладно. По большому счёту, польза от них всё равно была бы условной. – Он взъерошил волосы. – Нет, чтобы бороться со старением и смертью людей, экспериментировать нужно тоже с людьми. И любой эксперимент, конечно, сопряжён с риском, с опасностью, такова суть исследований. Но… неужели вы не видите, что на другой чаше весов? Победив естественное старение, человечество смогло бы сделать качественный скачок. Взять хотя бы космические перелёты длиной во много тысячелетий – я, конечно, сейчас заглядываю далеко вперёд, простите, окей, давайте пример поближе – неужели вы не хотите, чтобы ваши родители, ваши близкие всегда оставались молодыми и здоровыми? Не хотите одолеть главную гидру нашего поколения, сердечно-сосудистые заболевания? Да, в последний раз в истории западного мира решительные эксперименты на людях ставили в чудовищных обстоятельствах, но мы занимаемся не евгеникой! Мы… мы хотим… – он в бессилии упал обратно на своё кресло и пробормотал: – Ведь всё уже почти исследовано. Всё уже почти открыто. Теоретическая база проработана. Первые экспериментальные образцы, наши первые пациенты,
