И тут не то, и тут не та, а тут ловится плохо, что же у тебя за антенна такая! Что же за связь тут такая!
Радио прокашлялось, как астматик, и красиво залилось, будто тошнотой, мажорной, но надсадной, поп-песней с драматично звякающими гитарами и сбивчивым, задыхающимся вокалом, выплевывающим строчки практически без пауз.
– О, вот это хорошая песня, – обрадовалась Саша. – Я даже ее текст знаю. Вот каких песен ты тексты помнишь наизусть? А? Coming out of my cage, ла-ла-ла doing just fine, ла-ла-ла, ла-ла-ла, because I want it all, it started out with a kiss, how did it end up like this, it was only a kiss, it was only a kiss!
– Я наизусть только какую-то дрянь из детства помню. Группу «Агата Кристи». Будем опиум курить, такое, – ответил Павлик.
– Ты, Павел, другое поколение, – сказала Саша, – Не те ты песни наизусть помнишь. И это уже не изменить.
– Да ничего уже не изменить, – задумчиво сказал Павлик. Они выехали на шоссе, до города оставалось всего-то двести километров, все вокруг цвело и просыпалось, мимо весело проносились развесистые, как покрывала, плодородные поля будущего. Спать больше не хотелось, вообще во всем была удивительная, облегчающая и спортивная бодрость.
Припарковался около Сашиного дома, провел ее до самой двери, и только там, в звенящих сводах зеленостенного подъезда, Саша осмелилась спросить:
– А как ты думаешь, кто это был? В смысле – кого я убила?
– Это был он, – ответил Павлик. – Это ты его убила. И ты больше никогда не будешь плакать, и никто тебя больше никогда не будет обижать и превращать в этот воющий комок паники, и ты никогда больше не будешь просыпаться в кошмар. В нормальную жизнь будешь просыпаться. И с тобой теперь все будет хорошо. Ты в порядке. И моя миссия, кажется, выполнена – поэтому я возьму небольшой перерывчик, хорошо?
– Хорошо, – улыбнулась Саша. – Спасибо. Ты молодец. Ты клевый.
И, вдруг схватив его распухшей, отяжелевшей рукой за затылок, поцеловала его первый раз в жизни. У него был холодный и узкий язык, и он неторопливо ощупывал этим языком ее зубы, как цыган осматривает породистых лошадей.
Лодочка
Где-то через полгода после того, как они купили новый дом, наконец-то приехал Володя. Приехал показать им свою Лидочку.
Они не виделись пять лет, но приехать он решился лишь для триумфального показа Лидочки: эхо тектонически мерцающих на задворках памяти давних студенческих посиделок, когда кто-нибудь тащил с собой непременную неприметную Анечку («Это та самая Анечка, ребята!»), спичечную трепещущую Машеньку (а дали гитару – и ничего, заперебирала что-то ловко-ловко обкусанными пальцами, как паучок), лошадиной выси Оксану («О, та самая Оксана» – а про нее раньше никто ни-ни, ни словом!). Недели три писал: нашел, встретил, вырвала сердце как клещами, вцепилась, улыбнулась и рванула резко и точно, как хирург – теперь ходит с зияющей, как роза ветров, грудной клеткой и ребрами вразлет, а королева грез Лидочка облизывает чугунный леденец его сердца, хохочет
