четверти 1869 г. – двери юности Ницше затворились. В свои 24 года он достиг пределов возможного в карьере филолога. Следуя обычным путем, ему потребовалось бы много лет, прежде чем он мог надеяться на кресло в университете, – теперь же оно досталось ему практически без усилий. Его сестре и матери это казалось невероятным везением, но сам он был далеко не уверен, что для него это был оптимальный вариант. «Не следует, – писал он позже, – становиться профессором университета в возрасте 24 лет» – мнение, с которым конечно же согласится большинство людей. Волей-неволей возникает ощущение, что Ричлю следовало бы дать выход своему энтузиазму по более зрелом размышлении: Ницше в то время стоило не обременять обязанностями, а, наоборот, сократить их, не ограничивать сферу его интересов, а расширять ее. Кроме того, ему нужен был опыт – и психический, и интеллектуальный. С шести лет он пребывал в школе – целых восемнадцать лет, – и теперь ему предстояло задержаться здесь еще на десять. Когда он оставил Базель, ему было 34 года, и с тех пор, как он был зачислен в наумбургскую школу для мальчиков, ему еще никогда не доводилось расставаться с атмосферой класса на срок, превышающий несколько месяцев. Перед ним как философом стояла цель преодолеть школьные формулы мысли и лексикона, чтобы постичь реальность, или, как он сам выражался, Dinge – «вещи». «Не следует позволять книгам вставать между нами и вещами», – писал он, но в первые тридцать четыре года жизни сам был погружен в книги, и большую часть этого времени в самую книжную из всех дисциплин – филологию, где единственными «вещами» являются собственно книги. В этом состояла причина главного недостатка его сочинений: незнание того, как на самом деле живут «обычные» мужчины и женщины.
Не последним соблазном, склонившим его принять пост в Базеле, был соответствующий должности оклад. Семья Ницше была в строгом смысле бедна: основным доходом матери служила ее вдовья пенсия, и обучение сына стало бы невозможным без поддержки государства. Оклад профессора университета был таков, что Ницше просто не посмел отказаться.
Таким образом, финансовые соображения, гордость столь быстрого и высокого взлета, отсутствие какой-либо видимой альтернативы – вот причины, сделавшие в конечном итоге невозможным отказ от Базеля. Но ехал он туда с настроением, которое, несомненно, встревожило бы Ричля, знай он об этом. Накануне отъезда в новую жизнь Ницше высказал нечто такое, что выражало не просто неудовлетворенность филологией, а говорило о почти презрительном отношении к ней:
«Время истекло, наступил последний вечер пребывания дома, – писал он Герсдорффу 11 апреля, – завтра утром я должен отправиться в большой-большой мир, в новую незнакомую профессию, в трудную и угнетающую атмосферу долга и труда. И снова я прощаюсь: золотой век свободной, безудержной деятельности… в безвозвратном прошлом: теперь правит суровая богиня Повседневность… Теперь я сам должен стать Мещанином!.. Нельзя принимать должности и звания, не расплачиваясь за
