что в школу уезжаю, а то они уже достали. Выхожу за пределы поместья, а они тут как тут. Стерегут, охраняют – скоро пылинки сдувать будут. Потопал я по тропинке в дебри леса.
Бука – довольно таинственное существо, что скрывается во мраке ночи и лесной глухомани. Моя бы воля – и я его не трогал, но здесь рядом люди живут, так что выхода нет. Придётся изгнать, а не то слухи о чертовщине разнесутся по округе и сюда заявятся или ведьмаки, или инквизиция.
– Ну и где ты? – Шел я уже час, перепачкавшись в чернике, которую лопал горстями. Вкусно.
Впереди был небольшой холм, с отверстием в нём. Брошенное логово медведя, как я знал. Похоже, там и засел этот страх, коим пугают детей. И был прав.
Видя, что я не собираюсь лезть внутрь, он сам вылез. Черное облако, что, вылетев из берлоги, приняло облик раздутого, мохнатого чучела с зубастой пастью и большими глазами, что грозно шипело, пытаясь меня запугать, растопырив четырёхпалые лапы. Будь мне пять лет, может, у него и получилось бы, а так… Рука поднялась в изгоняющем жесте и остановилась.
– А почему бы не попробовать? – Изменил я свои намерения, пустив в него цепочку рун в пятьдесят штук. Привязка к хозяину. Ко мне.
– Уииииииии! – заверещал он, стоило заклятию попасть. Эх, как его закорёжило! Скрутило в чёрный шар, не больше теннисного, и подтянуло ко мне. Будет теперь поместье охранять, подхватил я невесомый шарик, подкинув в руке, и убрал в карман. Пора возвращаться. Все дела на сегодня сделаны.
– Я прощён? – Спустился я на ужин, несмело выглянув из-за угла.
– Садись, – проворчала ба, всё ещё не отойдя.
– Прости меня, ба. Не мог я по-другому, – оторвал я четвертушку хлеба от каравая и полил котлету с пюрешкой томатным соусом.
– Если они узнают, что это мы… – Уселась она напротив, наблюдая, как я ем. – То знаешь что?
– По сусалам им надаём? – Улыбнулся я, подмигнув, с аппетитом наворачивая картошечку. – Мням, мням. – Чавкал я. Пальчики оближешь.
– Ох, и дурачок ты, – покачала она головой с укоризной. – Когда уже серьёзным станешь?
– Ты сама говорила – бери от жизни всё, пока молодой! Гуляй, балагурь и веселись! Помнишь?
– Помню. – Грустно улыбнулась она, постарев без улыбки на лице ещё лет на сто. Я отодвинул тарелку, встал и подошел к ней, обняв.
– Если придут, то наши упыри их на куски растаскают. Спущу с поводка, – больше не улыбался я, а был предельно серьёзен. – Всех упырей спущу! – Особенно я выделил слово «всех», прямым текстом намекая на нашу армию под землёй, что спит до поры до времени. И их куда больше, чем жалкая тысяча.
– Не надо, Андрюша. Ты не такой. Решай всё миром. Хорошо? – Погладила она меня по руке.
– Я постараюсь, ба, постараюсь…
– Доедай давай и на улицу пойдём. Фруктов себе в дорогу выберешь. – Встала она и стала перебирать корзинки в углу.
– Так рано ещё!
– Ничего
