признаться, что вещей у нее не было.
– Путешествую налегке… Однако буду признательна, если порекомендуете мне магазин дамской одежды, где бы я могла приобрести себе кое-что для гардероба…
Она посмотрела на оставленные доктором Дорном деньги.
Спустя час с небольшим они покинули галантерейную лавку на Большой улице и, сопровождаемые мальчиком-посыльным, тащившим целый ворох свертков, уселись в пролетку и направились к дому Пульхерии Ивановны.
Нина, облаченная в соответствовавшее эпохе платье, наотрез отказалась менять свои удобные туфли и все время незаметно сводила и разводила плечи, стараясь привыкнуть к новому, такому неудобному, облачению. Хорошо, что хоть от корсета еле отвертелась – все-таки дамы в Скотопригоньевске такого, в отличие от столичных модниц, не носили!
Волосы, как того и требовали приличия, Нина перед большим зеркалом в лавке дамского платья зачесала назад и прикрыла весьма уродливой шляпкой, сочтя, что она все-таки лучше, чем платок.
И поняла, что выглядит просто ужасно.
Пульхерия, завидев ее, всплеснула руками.
– Ах, да вы такая красавица, Нина Петровна! Вам необходимо остерегаться местных ловеласов. Слышала я, что старый Карамазов – дядюшка ваш… Вы уж простите великодушно, но ноги этого проходимца в моем доме не будет! И старший сын его тоже не лучше!
Пролетка остановилась перед внушительным каменным строением, оказавшимся домом Пульхерии. Та вместе с мальчиком-посыльным затащила покупки Нины по крутой лестнице на последний этаж, в каморку под самой крышей.
Комната была небольшая, убого обставленная и, насколько Нина теперь была в курсе, сдаваемая Пульхерией по совершенно заоблачной цене, которую та, конечно же, с учетом рекомендации доктора Дорна и своей сестрицы понизила.
Вероятно, при этом накинув пару целковых…
Тоном профессионального маклера XIX века Пульхерия вещала:
– Отличная квартира для одинокой порядочной дамы. Великолепный вид прямо на Никольскую церковь…
Нина подумала, что от трезвона колоколов никуда не деться.
– Прочный дубовый шкаф, доставшийся от моей тетушки, пусть земля ей будет пухом…
Нину так и подмывало обратиться к шкафу: «Дорогой, многоуважаемый шкаф!», однако она сочла, что Пульхерия явно не поймет литературной аллюзии.
Опять Чехов (хоть и другая пьеса) – она что, думает о докторе Дорне?
– Кровать, прелестный офорт с видами нашего Скотопригоньевска, выполненный, кстати, моим достопочтенным супругом, Федором Михайловичем…
Нина вздрогнула – супруга Пульхерии звали точно так же, как и автора романа, в котором они все находились?
– Федор Михайлович – ваш супруг? – произнесла она осторожно, и Пульхерия затараторила:
– Такой ученый человек, такой занятой и такой всезнающий! Доктор Дорн от него в восторге, они любят вести научные беседы, как это и подобает мужчинам…
То,
