с ним был необычайно интересным, несмотря на сложную и тонкую сферу вычислительной нейробиологии, в которой он работал. Я забывал о практически невообразимых целях его работы и о глубокой метафизической странности его рассказа. Он говорил о смежных темах – например, о его теплых отношениях с бывшей женой или о культурных различиях между европейским и американским научными сообществами, – и с медленным сверхъестественным страхом я понимал: достижение его цели станет самым значительным событием, начиная с эволюции вида homo sapiens. Перспективы, конечно, пока казались довольно туманными, но не стоит забывать, что в истории науки было много удивительных и маловероятных побед.
Одним весенним вечером Рэндал выехал с арендованного ранчо Норт-Бэя, где он жил и работал в окружении кроликов, в Сан-Франциско, чтобы отобедать со мной в небольшом аргентинском ресторане на Коламбус-Авеню. Так получилось, что лучшее блюдо в меню было из крольчатины, и Рэндал так и не решился отведать его, думая о кроликах, с которыми жил, – вместо этого он заказал курицу. Он был одет во все черное – черная рубашка, черные брюки, черные туфли – кроме ярко-зеленого жакета в стиле Неру с узорами в виде листьев и с мандариновым воротничком, который придавал его образу щепотку мистицизма.
В его голосе можно было расслышать слабый голландский акцент. Рэндал родился в Гронингене, а большую часть детства провел в Харлеме на западе Нидерландов. Он следовал за своим отцом, физиком-ядерщиком, который часто переезжал от одного экспериментального ядерного объекта к другому: например, два года они жили в канадском Виннипеге.
В свои сорок три Рэндал выглядел как юноша. Он жил в Калифорнии только последние пять лет, но после кочевой жизни считал ее домом. Многое из того, что он говорил, относилось к культуре технического прогрессивизма, который, хоть и был сконцентрирован в Силиконовой долине, распространился и охватил всю область залива Сан-Франциско. Прошло уже достаточно времени с того момента, как он представил свою работу, но реакция сообщества была такой, словно он неудачно пошутил или просто ушел от разговора.
Но Рэндал не шутил. Последние тридцать лет он посвятил стремлению извлечь сознание человека из материй (плоти, крови, нервной ткани), в которых оно находилось. Он не просто заинтересовался этой темой в процессе нейробиологических исследований – это была одержимость, которая захватила его с тринадцати лет.
Если бы «Проект загрузки сознания» наконец свершился, то он привел бы к настоящему бессмертию в цифровом виде. Но это не то, к чему стремился Рэндал, – во всяком случае это не было его основной целью. Он рассказал, что заинтересовался загрузкой сознания, обеспокоившись тем, сколько всего хотелось бы сделать, и ощущая, как мало времени нам отведено.
– Я не могу оптимизировать в голове задачи, как компьютер, – сказал он, сделав глоток пива. – Я не могу работать над вопросами тысячу лет и даже не могу добраться до соседней звездной системы, потому что
