дверцу и притворился привидением, а потом выпрыгнул и напугал меня. Он меня напугал, я заплакал, а он сказал: «Заткнись, не желаю слушать твои вопли, так плачут только малыши», – а когда я не перестал, он выставил меня на улицу и закрыл дверь. Я стучал в дверь, плакал и просил меня впустить, а он только скорчил мне рожу через окно и ушел. Тогда я перестал плакать, а он все равно меня не впускал, а мне захотелось пить. Я решил попить из колонки – она на площади, – только заблудился и не смог ее найти, и я плакал и очень хотел пить. А потом я устал и перестал плакать, но дом найти так и не смог. А потом вы с Питером меня нашли и сказали, что у нас будет приключение, а я не мог найти дорогу домой и пошел с вами.
Я изумленно посмотрел на него. Чарли еще ни разу так много не говорил – и его слова подтвердили мои подозрения: мы очень сильно ошиблись. Мы не спасли Чарли из дурной семьи или из сиротского приюта. Мы украли его у мамы, которая, наверное, теперь каждый день о нем плачет – как мама-утка из истории, которую рассказал нам Питер.
Не знаю, что бы я в эту минуту сказал или сделал – моим первым желанием было подхватить его и унести прямо домой, и к черту Питера и его налет на пиратов.
Но в этот момент я уловил звук – чиркающий щелкающий звук – звук, которого не должно было быть так близко от Медвежьей берлоги, вообще не должно было быть в этой части острова.
– Что это? – спросил Чарли.
– Ш-ш! – прошептал я. – Будь рядом и делай, что я скажу.
Он больше не задавал вопросов. Может, дело было в том, как я это сказал – а может, в том, что он помнил, как я оставил его в начале подъема, но он меня послушался. Чарли прижался к моим ногам, а я настороженно прислушивался, пытаясь понять, откуда идет этот звук.
Он шел не от леса, и не от тропы, по которой мы только что поднялись – в этом я был уверен. Многоглаз каким-то образом нас обошел.
И вообще это была какая-то чушь. Они не должны были приходить с той стороны, со стороны леса. Они пришли бы с другой стороны пещеры. Там была дорога вниз, которая шла через предгорья, окаймлявшие прерию. Многоглазы жили в прерии – и обычно оставались в прерии.
В последнее время мы натыкались на одного-двух одиночек, забиравшихся в лес, словно разведчики. Мы прогоняли их, когда обнаруживали: обстреливали камнями из рогаток, вспугивали. В лесу их легко было испугать: мы ведь могли забираться на деревья и оставаться в безопасности.
Я не раз говорил, что когда они заходят на нашу территорию, их надо просто убивать, что тогда они поймут, что надо прекращать соваться в эту часть острова. Но Питер считал, что они сочтут убийство объявлением войны, и тогда к нам вторгнутся разозлившиеся Многоглазы. Питер лучше нас знал остров, так что мы слушались и не убивали их.
И вот сейчас один из них был рядом – далеко от своего дома в прерии. Многоглазы гнездились в центральной части прерии, так что обычно было легко избежать встречи с большинством из них. Ни один никогда не добирался до Медвежьей берлоги – в основном потому, что им не нравилось карабкаться по скалам. По крайней мере, так мы думали, потому что горы были единственной частью
