расфасовка». Картонная коробка оказалась полностью спеленута лентой – так фараоновы бальзамировщики Древнего Египта заворачивали мертвые тела своих властителей в пропитанные танином хлопковые саваны.
Но когда лента кончилась, Марти не испытала удовлетворения. Она все еще знала, где ножи находятся. Конечно, до них теперь было не так легко добраться.
Для того чтобы открыть коробку и добраться до кухонного набора, ей понадобилось бы прорезать много слоев прочной клейкой ленты, но она никогда не осмелилась бы воспользоваться лезвием или ножницами, без которых это невозможно сделать, так что, по идее, теперь она могла почувствовать облегчение. Но все же коробка не была банковским сейфом; это была простая картонка, и Марти не была в безопасности – никто не был в безопасности, – пока она точно знала, где находятся ножи, и пока имелся хоть малейший шанс, что она может добраться до них.
Над морем ее души поднимался мрачный красный туман ужаса, холодный клубящийся туман, являвшийся порождением самой темной части ее существа; он окутывал ее сознание, омрачая мысли, усиливая растерянность, а с ростом растерянности рос и страх.
Она вынесла коробку из дома через заднюю дверь, чтобы захоронить ее во дворе. А для этого следовало вырыть яму. То есть воспользоваться лопатой или киркой. Но эти орудия были не просто инструментами: они были также потенциальным оружием. Она не могла настолько доверять себе, чтобы взять в руки лопату или кирку.
Она выпустила пакет из рук. В коробке загремели ножи: приглушенный, но тем не менее ужаснувший ее звук.
Вообще избавиться от ножей. Выбросить их. Это было единственным решением.
Завтра по графику должны были вывозить мусор. Если она бросит ножи в кучу хлама, то завтра утром их отвезут на свалку.
Она не знала, где была расположена свалка. Понятия не имела. Где-нибудь далеко на востоке, в находящемся на отшибе карьере. Возможно, даже в другом графстве. Если ножи окажутся на свалке, то она никогда не сможет снова найти их. После отъезда мусорщиков она окажется в безопасности.
Сердце Марти с грохотом колотилось о ребра. Она схватила ненавистный пакет и спустилась по ступенькам.
Том Вонг пощупал пульс Скита, выслушал его сердце и измерил кровяное давление. Прикосновение холодной головки стетоскопа к обнаженной груди Малыша, тугая хватка манжетки на правой руке не вызвали у него абсолютно никакой реакции. Он не вздрогнул, не мигнул, не вздохнул, не вскрикнул, ничего не пробормотал… Он лежал совершенно расслабленно и был бледен, как очищенный, подготовленный для жарки кабачок.
– Когда я считал пульс, было сорок восемь, – сказал Дасти. Он стоял в изножье кровати, наблюдая за действиями медика.
– Сейчас сорок шесть.
– Это не опасно?
– Возможно, нет. Вернее, это еще не основание для тревоги.
Согласно диаграмме в истории болезни, нормальный пульс
