этот раз Скит поднял голову, но ничего не сказал.
– Голубые сосновые иглы, – продолжал Дасти.
– Голубые?
– Это для тебя имеет какой-нибудь смысл? – спросил Дасти, отворачиваясь от окна.
– Сосновые иглы зеленые.
– Я полагаю, что бывают и голубовато-зеленые.
Полностью очистив тарелку, Скит отодвинул ее и взял десертную чашку со свежей клубникой с густыми сливками и желтым сахаром.
– Мне кажется, что я это уже где-то слышал.
– А я так просто уверен в этом. Потому что я услышал это от тебя.
– От меня? – Скит, похоже, искренне удивился. – Когда?
– Раньше. Когда ты был… не в себе.
Неторопливо просмаковав обильно политые сливками ягоды, Скит сказал:
– Это рок. Мне было бы крайне неприятно думать, что в моих генах заложена литературщина.
– Это загадка? – спросил Дасти.
– Загадка? Нет. Это стихи.
– Ты пишешь стихи? – не скрывая недоверия, спросил Дасти. Он хорошо знал, насколько усердно Скит старался избегать любого контакта с тем миром, в котором обитал его отец, профессор литературоведения.
– Это не мои, – ответил Скит. Он как маленький, высунув язык, тщательно слизывал с ложки остатки сливок. – Я не знаю, как зовут поэта. Кто-то из древних японцев. Это хокку. Наверно, я где-нибудь прочел его, а потом оно прилипло.
– Хокку, – повторил Дасти, безуспешно пытаясь найти полезное значение этой новой информации.
Размахивая ложкой, словно дирижерской палочкой, Скит, тщательно расставляя ударения, продекламировал:
Легкий порыв —
И волны разносят
Голубые сосновые иглы.
Обретя связи между собой, ударения и размер, эти восемь слов уже не воспринимались как бессмысленная тарабарщина.
На память Дасти вдруг пришла картинка с оптической иллюзией, которую он как-то, много лет назад, увидел в журнале. Это был карандашный рисунок, изображавший плотно сомкнувшиеся ряды деревьев – сосны, ели, березы, осины, – высокие, мощные, похожие друг на друга, и все это было озаглавлено «Лес». Пояснительная надпись утверждала, что эта лесистая местность скрывала более сложную сцену, которую можно было разглядеть, отрешившись от предвзятости, заставив себя забыть слово «лес» и исхитрившись посмотреть сквозь лежащий на поверхностности образ на другую панораму, очень сильно отличающуюся от изображения леса. Были люди, которым, для того чтобы постигнуть второе, потаенное изображение, требовалось лишь несколько минут, тогда как другие бились над разгадкой больше часа. Безуспешно вглядываясь в картинку на протяжении десяти минут, Дасти в конце концов отодвинул журнал – и тогда краешком глаза увидел спрятанный город. Когда же потом он снова прямо посмотрел на рисунок, то увидел большой столичный город в готическом стиле, где каменные дома теснили друг друга; темные лесные тропинки между стволами деревьев превратились в узкие улицы, погруженные в глубокий полумрак, стиснутые
