свободы и не оставляет камня на камне от всего православного мира, мира традиций, которые пережили сами себя».[17]
Весьма сомнительно, что Гегель, лояльно настроенный в отношении прусской монархии, согласился бы с такими выводами из своей философской концепции. Двадцатью годами позже другие российские радикалы не испытали никаких трудностей, опираясь на утилитаризм, философию английских либералов, чтобы логично обосновать террористические акты. Только религия способна дать утешение в условиях политической тирании. Традиционная концепция православной церкви больше не устраивала сердитых молодых людей 1840-х годов, хотя более многочисленная, консервативная, часть интеллигенции, славянофилы, вскоре сделала попытку (здесь не обошлось без помощи Гегеля) придать православию интеллектуальный характер. На какое-то время немецкий идеализм заполнил пустоту, но затем должен был уступить дорогу новой, более заманчивой религии – социализму.
Растущий класс русской интеллигенции вел лихорадочный поиск новой философии религии, и зачастую обстоятельства оборачивались скорее комической, нежели трагической стороной. Известный литературный критик Виссарион Белинский (1811—1848) за свою короткую беспокойную жизнь прошел через стадии горячей преданности Фишеру, затем Гегелю, затем через яростное неприятие «признания действительности» Гегеля и в итоге проникся примитивной материалистической точкой зрения другого немецкого мудреца, Фейербаха. Молодежь с жадным интересом знакомилась с последними новинками французских и немецких периодических изданий. Белинский, выдвинувший тезис о социальной направленности искусства, имевшей самые грустные последствия для советской литературы, также не избежал политических метаморфоз. Он, превозносивший историческую роль российского императора, позже объявил себя социалистом. Зачастую, лишь бегло ознакомившись с творчеством автора, Белинский выносил поспешное заключение о его произведениях. Руссо был высокомерно отвергнут за «дурацкую» сентиментальность (хотя Белинский прочитал только его «Исповедь»). Незнание немецкого языка препятствовало изучению немецкой философии. Этот факт более всего приводил в замешательство поклонников Белинского, которые были готовы представить его точку зрения как образец марксистского взгляда на искусство. Русскую интеллигенцию отличал вопиющий дилетантизм и стремление следовать новейшим западным теориям.
Только тайные общества давали интеллигенции возможность относительно свободно общаться друг с другом. Правительство установило неусыпный контроль за деятельностью университетов и жесткий, унижающий человеческое достоинство режим работы для профессоров. Слыханное ли дело, чтобы на профессора, опоздавшего на лекцию, налагался штраф?! Все периодические издания находились под строгой цензурой, любой издатель и автор автоматически подпадали под подозрение. Белинский, никогда не опубликовавший ничего,
См.:
