надеялось на крестьян; пролетариат еще только набирал силу, и народовольцы не возлагали на него слишком больших надежд. Народовольцы начали склоняться к терроризму.
«Начали склоняться» – не слишком подходящее выражение. Революционеров буквально захватила идея терроризма. Хотя впоследствии делались попытки представить террористов решительными и жесткими людьми, совершенно ясно, что причина их склонности к насилию зачастую крылась в душевных конфликтах и нанесенных им обидах. Убийство выражало владевшее ими нетерпение, и истинный революционер не мог позволить себе отступить от первоначальных идеалов. Этот метод борьбы привлекал и тех, кто еще не принял окончательного решения, но не мог оставаться сторонним наблюдателем. Потенциальный или реальный убийца нередко был человеком, который легко «ломался» на допросе и становился полицейским информатором или агентом-провокатором.
«Земля и воля» все больше затягивалась в болото терроризма. Сначала было принято решение прибегать к убийству «в редких случаях», только для уничтожения предателей из собственных рядов и особенно жестоких государственных и полицейских чинов. Такой подход был одобрительно встречен образованными классами. После того как Вера Засулич, совершившая покушение на петербургского градоначальника, отдавшего приказ о телесном наказании политического заключенного, была оправдана, она стала героиней «в глазах просвещенного общества». Очень скоро терроризм стал основным видом деятельности «Земли и воли». Многие активисты организации тяжело переживали сложившуюся ситуацию. Они выражали несогласие не просто с терроризмом, а с использованием его в качестве основного средства для решения политических задач организации. Агитационная работа в массах не велась. И что самое парадоксальное – убежденный террорист становился более умеренным политиком, чем его товарищ, боровшийся с терроризмом.
Подобный парадокс легко объясним. «Убийцу» царских чиновников не следует отожествлять с обычным убийцей. Он руководствуется политическими мотивами. Единственное требование, которое могло найти поддержку у большей части образованных и прогрессивных людей, – это требование конституции: наряду с любой цивилизованной страной, Россия должна иметь парламент, который будет управлять страной. Слово «конституция» резало слух многим народовольцам. Они по-прежнему тяготели к аграрному социализму. Их тактика являла собой немыслимую смесь идей Лаврова, Бакунина и Ткачева. В их глазах требование конституции было скорее «политической», чем «социальной» проблемой. Их сбивчивые возражения скрывали страх (надо сказать, справедливый), что любое собрание народных представителей не пойдет на пользу никому – ни социалистам, ни аграриям. Противники террора не уставали повторять, что стоит преуспеть «политической» кампании, как условия жизни народа значительно ухудшатся. Но у них не было никакой альтернативы террору и «политике», кроме агитации в народных
