пали!
Не пошевелившись и не изменив выражения лица, Иосиф ответил:
– Женщина эта не дочь мне.
Но рабби никак не мог оторваться от политики; он продолжал, не обратив на слова Иосифа никакого внимания:
– А для чего же еще зелоту[16] тащиться в Галилею?
– Я всего лишь плотник, а Назарет – деревня, – осторожно ответил на это Иосиф. – Улица, на которой стоит моя мастерская, не ведет ни к какому из городов. Строгание досок и тесание столбов не оставляют мне времени для споров о вере.
– Но ты же иудей, – серьезно произнес рабби. – Ты иудей, и род твой восходит к Давиду. Не может быть, чтобы ты был готов платить другие подати, кроме шекеля на храм, по древнему закону Иеговы.
Иосиф продолжал хранить спокойствие.
– Я отнюдь не жалуюсь, – продолжал его друг, – на размер этой подати – один денарий сущий пустяк. Но! Позорно само обложение этим налогом. Да и, кроме того, уплата этого налога есть не что иное, как покорность тирании. Скажи мне – вправду ли Иуда утверждает, что он и есть мессия? Ведь ты жил среди его приверженцев.
– Мне доводилось слышать, как его последователи называли его мессией, – отвечал Иосиф.
При этих его словах белый плат сдвинулся чуть больше, нежели ранее, и на мгновение выглянуло все лицо девушки. Взор рабби был как раз направлен в ту сторону, и ему удалось увидеть черты лица редкостной красоты, на котором был написан искренний интерес; затем лицо это порозовело, и плат вернулся на свое место.
Политикан тут же забыл все свои рассуждения.
– Твоя дочь весьма привлекательна, – заметил он, понизив голос.
– Она не дочь мне, – повторил свои слова Иосиф.
На лице рабби отразилось такое изумление, что назаретянин поспешил добавить:
– Она дочь Иоакима и Анны из Вифлеема, о которых тебе, по крайней мере, доводилось слышать, поскольку это весьма почтен...
– Да, – рабби почтительно склонил голову, – я их знаю. Род их восходит к Давиду. Я хорошо с ними знаком.
– Ну так вот, они умерли, – продолжал назаретянин. – Умерли в Назарете. Иоаким не был богат, но все же он оставил в наследство дом и сад, которые должны быть разделены между их дочерьми Маркам и Марией. Это одна из них; и, чтобы спасти свою часть наследства, она должна быть замужем за ближайшим родственником. Теперь она моя жена.
– Так ты доводишься...
– Ей дядей.
– Понимаю. И коль скоро вы оба родились в Вифлееме, римляне потребовали, чтобы ты пришел вместе с ней для переписи. – Рабби всплеснул руками и в негодовании возвел очи горе: – Но Бог Израиля еще жив. Настанет день Его отмщения!
С этими словами он повернулся и быстро зашагал прочь. Стоявший рядом прохожий, заметив изумление Иосифа, негромко произнес:
– Рабби Самуил – зелот. Сам Иуда не столь жесток.
Иосиф, не желая вступать в разговор с незнакомцем,
Зелоты (от
