Сообщение, присланное Вашим корреспондентом в Женеве (от 15 декабря) о скребке, сделанном из нефрита, недавно найденном в ложе Роны, весьма важно. Однако Ваш корреспондент едва ли вполне прав, назвав этот скребок уникальным экземпляром. Скребки или режущие инструменты, сделанные из настоящего нефрита, весьма редки как в Швейцарии, так и в других местах, однако я сам видел несколько прекрасных образцов – среди прочих один, найденный доктором Ульманом из Мюнхен-Бухзее, чья коллекция озерных древностей вся собрана им лично в одном и том же небольшом озере, Моозее-Дорфзее, и является одной из наиболее аутентичных и представительных коллекций во всей Швейцарии.
Ваш корреспондент задается вопросом: поскольку истинный нефрит нигде в Европе не встречается, то не могли ли арийские кочевники принести этот скребок из колыбели своей расы в Азии? Почему же нет? Если арийские поселенцы могли принести с собой в Европу столь тяжелое орудие, как свой язык, не отрубив и не отрезав ни одной его грани, то нет ничего особенно удивительного и в том, что они принесли с собою и тщательно сохранили из поколения в поколение настолько удобный и ценный инструмент, как скребок или нож, сделанный из материала, который воистину «бронзы литой прочней» (цитата из оды Горация «К Мельпомене» («Памятник»), III. 30; перевод С. Шервинского).
«Нефрит как материал в Старом Свете
Издателю «<Таймс»
1 января 1880 года
Сэр! Поскольку Вы соблаговолили на страницах своей газеты уделить место любопытному вопросу, обсуждавшемуся профессором Роллестоном и г-ном Вестроппом относительно источников доисторического нефрита, это придает мне смелость надеяться, что Вы не отвергнете еще одно письмо на эту тему.
Я полагаю, что профессор Роллестон прав, говоря о восточном и, возможно, о единственном восточном источнике доисторического нефрита на континенте Евразии. Я думаю так по трем причинам: нефритовые топоры-кельты очень редки; однако их находят в небольших количествах и на большом расстоянии друг от друга на пространстве от Месопотамии до Бретани; и они свидетельствуют о владевшей всеми расами человечества страсти к владению предметами из зеленых камней, поскольку считалось, что эти предметы драгоценны по самой своей природе. Итак, если нефрит был бы местным продуктом всех или нескольких из тех многочисленных стран, в погребенной пыли которых были так спорадически рассеяны нефритовые орудия, то как же случилось так, что столь замечательный минерал никогда не был обнаружен расами людей, которые жили и умирали в этих странах с тех пор, как в них бродили «древние люди»? Действительно, мы видим небольшой нефритовый кельт, который некогда носила в своем ожерелье греческая дева, – возможно, как талисман, – и он все еще висит на этом ожерелье, образце мастерства древних златокузнецов, в коллекции Британского музея. Но это все же кельт, а не изделие римских ремесленников. Один-единственный цилиндр из сотен ассирийских и вавилонских цилиндров в той же самой огромной коллекции говорит об исключительном характере нефрита как материала среди народов, обитавших в Месопотамии, где, однако, были найдены нефритовые кельты еще более древней эпохи. Но среди многочисленных произведений прикладного и священного искусства Египта нефрит, как мне кажется, неизвестен. Нет никаких данных о том, что греки или римляне когда-либо использовали нефрит, или (вопреки г-ну Вестроппу) даже о том, чтобы у них было какое-либо название для него. Если бы он был продуктом рек или каменоломен римского мира, то образцы его, безусловно,
