стали слились в один.
Человек прыгнул – два меча пропели под ним песню смерти – и тут же упал ничком – два других прошелестели над ним.
В центре большого четырехугольника – малый. Там клинки Безликих Стражей не могут достать его. Но тот, кто хочет стать воином, не прячется от стали. Человек оттолкнулся от подмерзшей земли руками и ногами, как зверь, и прыгнул в сторону заката. Клинок Безликого Стража упал сверху и прошел так близко, что ресницы ощутили движение воздуха. Клинок Стража Полудня, выброшенный вперед, едва не пронзил человека насквозь, но он выгнулся кошкой, пропустил клинок перед собой и тут же отпрянул, чтобы обратное движение меча не вспороло живот. Еще прыжок – уход от удара снизу… и человек «поймал острие боя». Теперь он больше не думал о мечах Безликих. Он ни о чем не думал, только наблюдал отстраненно, как пляшет меж четырех клинков его отделившееся от сознания тело. Сколько этому длиться, человек не знал. Он ждал, когда вспыхнут в темноте, на западе, изумрудные глаза бога… И они вспыхнули. Зеленый огонь, родившийся в сухом звонком холодном воздухе, разделился и двумя ледяными жгутами соединил сердце и ум человека с ледяным жалом клинка за спиной. Человек закричал от счастья и, забросив руки за голову, жадно схватил длинную рукоять. Он услышал тонкий звон – лопнула серебряная цепь, скреплявшая эфес и ножны. Меч застонал, когда лунный свет облил его длинное тело. И воздух застонал, когда разящая сталь разорвала его. Человек завертелся на месте, как подстреленный барс. Он запел – и меч запел вместе с ним, сметая с пути хозяина клинки Безликих. Человек прыгнул вперед, толкнул коленом в живот Стража Восхода, и тот упал на спину.
– Аш-Хар-Хазд! – прогремел старейшина, и человек застыл.
Безликие, забросив мечи в ножны, стянули с голов шерстяные маски. Упавший – чуть позже остальных.
Человек, вернее, теперь уже – воин прижал холодную сталь к разгоряченной щеке. Он был счастлив. И он узнал свою судьбу: через несколько дней он спустится с гор и пойдет на восток. И свершит то, что велит ему, устами старейшин, мудрый и всеведающий бог гор. Так будет, потому что воин клана не знает поражений. Он может умереть, но проиграть битву не может.
Фаргалу казалось: они и не движутся. Тот же лес вокруг, тот же пустой ровный тракт. Иной раз обгонит всадник с белым флажком Императорского гонца или попадется рабочий отряд из дюжины невольников и нескольких солдат, поправляющий дорогу. После полудня, найдя подходящее место, сворачивали в лес, устраивались, делали обычное: отрабатывали номера, чинили-чистили что требовалось. Большой с Кадолом и Мимошкой раз в два дня ходили за свежим мясом, чтоб зря припас не проедать. Нет, все, что происходило после привала, Фаргалу нравилось. А вот по шесть-семь часов сидеть в повозке – ску-учно! Кабы Тарто отпустил его во второй фургон, где ехали Бубенец с Мимошкой,– другое дело. Но старшина держал мальчика при себе, вместе с Нифру, рабыней и Мили с ребенком.
Впереди показался деревянный мост через овраг. Внизу стучали топоры. Подъехав ближе, Тарто увидел, что на этот раз трудится не команда рабов под присмотром
