на одну из моих пятниц пришлось три визита – как на подбор странных и удивительных.
I. Женщина из Ряжска
Это была скромно одетая дама, с величаво-медлительными движениями рук и выражением лица, в достаточной мере скорбным.
Впрочем, вначале она была очень спокойна и даже оживлена.
Когда я усадил ее, она неторопливо вынула из ридикюля какую-то сложенную вчетверо бумагу и, помахивая ею, спросила:
– Вы знаете нашего члена управы Голоротова?
– Гм!.. Пожалуй, что и не знаю. То есть я даже наверное могу сказать, что он мне не знаком.
Дама значительно сжала губы и веско сказала:
– Он мерзавец!
– Да?
– Мерзавец, каких мало. И он думает, что на него в Ряжске не найдется управы. Нет-с, миленький… На всякого человека в конце концов есть палка. И эта палка – ваш журнал!
– Палка? Журнал?
– Да. Вы его должны распечь хорошенько, этого мерзавца. Вот, я привезла вам стихотворение – тут все штучки Голоротова выведены на чистую воду, – и если вы это напечатаете, он издохнет от злости.
Я сделал шаблонное лицо и сказал шаблонным тоном:
– Хорошо. Оставьте. Ответ через две недели.
– Две недели? – воскликнула чрезвычайно удивленная дама. – Но я не могу ждать две недели. Я приехала всего дня на два, на три.
– О господи! – нервно засмеялся я. – Ведь не ради же этого стихотворения о Голоротове приехали вы в Петербург.
Посетительница из Ряжска спокойно взглянула на меня и сказала:
– Именно из-за этого стихотворения я и приехала в Петербург.
– Боже ты мой! Неужели вы не могли послать его по почте?
– Что вы! Это слишком опасно посылать такие… вещи по почте. Если бы там оно попало кое-кому в руки… Да, кстати! Я вас умоляю, ни под каким видом не открывать фамилии автора. Просто как там подписано: «Ряжский Мефистофель» – так и печатайте. Если откроется, что это писал мой сын, – мы погибли! Вы не можете себе представить, на что способен Голоротов. Я должна сказать откровенно: он и вам может сделать большие неприятности. Это ужасный человек.
– Знаете что, – задумчиво сказал я, желая сплавить даму и отделаться поскорее от ее стихотворения. – Вы уезжайте-ка обратно в Ряжск, а я вам денька через два напишу… Гм… Сообщу, как говорится, результаты. А?
– В таком случае, – сказала дама, – я лучше подожду здесь… Два-три денька мне многого не будут стоить. Если уж поднялась с места, двинулась, то хоть доведу свое дело до конца.
– Позвольте стихотворение, – со вздохом попросил я. – Гм… Что это такое?
Ряжский Малюта Скуратов
Пусть всяк из вас догадается,
Как этот фрукт прозывается.
Я ж про все его проступки,
Расскажу вам без охулки.
Вот утром на службу Малюта идет,
Где взятки он часто берет.
На того же, кто взяток ему не дает,
Он председателю управы Мразичу донесет.
А прежде всего расскажу я вам всем,
Как вдову X. сжил он со свету совсем.
– Позвольте, – спохватился я, прочтя начало. – Да ведь ваше стихотворение очень большое!
– Да, не маленькое, – с горделивой усмешкой и тайным восхищением перед талантом сынка подтвердила приезжая из Ряжска.
– В нем строк 200?
– Да уж… не меньше! Хе-хе. Если не больше.
– Ну, вот видите. А наш журнал таких длинных стихов не печатает.
Дама побледнела.
– Ну что вы такое говорите. Почему ж его не напечатать?
– Именно потому, что оно очень длинное. Не касаясь его литературных достоинств, мы не можем просто его напечатать вследствие размера.
Какая-то внутренняя борьба отразилась на лице посетительницы. Она встала и решительно сказала:
– Ну, хорошо! В таком случае печатайте без гонорара.
– Сударыня! Дело не в гонораре. За все то, что напечатано, мы платим… Но ваша… эта вещь… просто не подходит.
Лицо ее исказилось ужасом, и на глазах выдавилась пара слезинок.
– Господин редактор! Ради бога… умоляю вас – напечатайте. Вы увидите, какой это будет иметь успех. В Ряжске этот номер журнала прямо-таки расхватают…
– Но уверяю вас, что нам это безразлично… Для журнала, обслуживающего Россию, эфемерный
