головокружении, но я все же заставил себя подняться на ноги, нашарил пакет с самодельным пистолетом и разорвал пластик. Угловатая рукоять легла в ладонь на удивление удобно, зеленый огонек ободряюще подмигнул: «стреляй!».
«А он заряжен вообще?» – подумал я, с безопасного расстояния нацеливая оружие на голову взбесившегося робота.
Жахнуло! Комнату заполонил пороховой дым, завыла сирена пожарной сигнализации.
Композитные материалы робота-тренажера не были рассчитаны на попадание пули, череп пробило, осколки разнесли управляющий компьютер на куски. Андроид разжал смертоносные объятия и забился в судорогах. Каждый из его сервомоторов теперь действовал независимо от остальных, манекен корежило и трясло.
Мо отполз, прислонился к стене и пытался то ли откашляться, то ли выхаркать легкие. Доктор Лю и оператор так и валялись в отключке, а я стоял с дымящимся пистолетом в руке и гадал, сочтут ли местные власти нападение на коллегу кровожадного робота-убийцы обстоятельством непреодолимой силы.
Увы и ах, по всему выходило, что ясноликие пацифисты едва ли расценят случившееся достаточным поводом для применение огнестрельного оружия, и вскоре меня спишут на берег, а контракт передадут куда-нибудь в самую жопу мира.
Возможно, даже в Африку.
Кирилл Бенедиктов
Долина смертной тени
Время от времени власти отправляли бродить по окрестностям молодых людей, считавшихся наиболее сообразительными, снабдив их только короткими мечами и самым необходимым запасом продовольствия. Днем они отдыхали, прячась по укромным уголкам, а ночью, покинув свои убежища, умерщвляли всех илотов, каких захватывали на дорогах. Нередко они обходили и поля, убивая самых крепких и сильных илотов.
Фукидид в «Пелопоннесской войне» рассказывает, что спартанцы выбрали отличившихся особою храбростью илотов, и те, с венками на голове, словно готовясь получить свободу, посещали храм за храмом, но немного спустя все исчезли, – а было их более двух тысяч, – и ни тогда, ни впоследствии никто не мог сказать, как они погибли.
Стоя на коленях, много не увидишь. Особенно когда тебе в шею, в мягкую впадинку под затылком, туда, где зуб эпистрофея входит в ямку атланта, упирается холодный ствол карабина. Его ледяное прикосновение анестезией замораживало мышцы. Повернуть голову, хотя бы чуть-чуть, казалось немыслимым – малейшее движение могло спровоцировать короткую судорогу указательного пальца, лежавшего на спусковом крючке. Олег не знал, насколько быстрой реакцией обладает карауливший его охранник, не знал, тугой ли спуск у его карабина – но сдавивший сердце ужас нашептывал, что крючок скользит в пазу с легкостью падающего с дерева листа, и достаточно шевельнуться, чтобы тяжелая пуля вошла в тело, ломая кости, разрывая сосуды и сминая мышечные волокна.
Он видел только несколько планок паркета, старого, дубового, покрытого потемневшим от времени поцарапанным лаком, и странно
