Виталий Евгеньевич, чем смогу… Что будет в моих силах.
– Прослышал я, отче, – ехидно улыбнулся депутат Шитый (а это был именно он), – что есть в нашей церкви одна штучка…
– Шту-учка? – удивился и обиделся священник. – Церковь, дорогой мой, не ювелирная лавка.
– Да-да, знаю, – небрежно бросил Виталий Евгеньевич и продолжил: – Есть один камешек, который я хочу достать.
– Камешек в церкви? – продолжал недоумевать Антип.
– Его называют Камнем Климента…
Антип на мгновение замер. Камень Святого Климента, хоть и был бесценной реликвией, не являлся святыней православного храма. Более того, о его существовании ведали немногие. Еще меньше людей знали, в чем его ценность. Лично Антип не знал, но, переходя из рук в руки, плинфа из черного обсидиана с многовековой историей то и дело становилась предметом вожделения плохих людей, каким-то чудом сохранившись до наших дней. Камень не попал в руки монгольской орды, не стал достоянием турецких янычар или крымского хана, им не завладели польские паны, не смогли заграбастать его и секретные службы гитлеровской Германии… Он дожил до наших дней, несмотря ни на что… И тут им заинтересовался Шитый – никто и ничто по сравнению с Вечностью.
Священник смиренно продолжил движение, будто ничего не произошло, но его реакция на вопрос не осталась без внимания депутата.
– Отец Антип, – продолжал настаивать Виталий Евгеньевич. – Вы не слышали о таком камне?
– Слышал, – вздохнул в ответ настоятель, не привыкший лгать.
Он помнил, как отец, потомственный лихой вольный казак, возвращался с победой домой, победив «контру». Как все село праздновало установление советской власти, еще не зная, что ждет их впереди. Помнил, как эта самая власть рубила маковки церквей и отправляла колокола на переплавку. Помнил, как мать, отца и сестер расстреляли в тридцать третьем, когда нашли в амбаре полпуда зерна. Восьмилетний Климентий Ефремов, названный так батькой в честь первого красного офицера, прятался в навозе и не думал, что был тезкой самого Папы Римского и уж совершенно не мог предположить, что когда-то станет священнослужителем и примет имя Антип.
Он прошел все: голод с детдомовскими вшами и побои садистов-воспитателей, грязное ремесло базарных воров и тюремный туберкулез, побег из Колымского края и штрафбат во Вторую мировую, когда из тридцати двух бойцов в живых остался только он один – контуженный, но искупивший вину кровью боец Красной армии Климентий Ефремов. А затем опять война – немецкий плен и снова опала: лагерный клифт, кайло, баланда и жизнь среди отпетых уголовников… Татуировка у сердца – профиль вождя всех народов. А потом амнистия и долгие скитания по городам и весям, краюха «черняги», луковица и ворованная с полей картошка на долгом-долгом пути в никуда. И только в 67-м на порог деревянной церквушки где-то в глухой сельской глубинке ступил изверившийся в людях, изъеденный болезнями сорокадвухлетний бобыль…
