Вон столько чуши наговорили… (Достает кассету.)
Потапыч. И все записала?
Журналистка. Естественно.
Потапыч. Отдай.
Журналистка. Еще чего.
Потапыч. Отдай!
Журналистка. Не отдам!
Потапыч. Не имеешь права.
Журналистка. Кассета – собственность телерадиокомпании.
Потапыч. Государственная тайна!
Журналистка. Надо было хранить.
Потапыч. Отдай! Доложу, куда следует.
Журналистка. Пресса – независима и работает без цензуры.
Потапыч. Тайны все равно есть. И их надо хранить.
Журналистка. Правду не спрячешь.
Потапыч. Ты меня погубишь.
Журналистка. А вы?.. Такой город хотели погубить! Да еще, говорите, со всеми жителями. Вот теперь и ответите.
Пауза.
Потапыч. А я можно чего скажу?
Журналистка. Чего?
Потапыч. А у тебя кофта на левую сторону… А-а!.. (Смеется.) Неряха! Неряха ты!.. Так же и с репортажами!..
Журналистка спешно уходит.
(Вдогонку.) Нельзя тебя допускать к серьезному делу! (Берется за сердце.)
Как-то внутренне вдруг затихший Потапыч медленно и осторожно ложится на стол. И постепенно двором овладевает мир звуков. Они всегда живут в нем, как живет шум прибоя в большой раковине, но когда становится очень тихо, они постепенно выходят на первый план и овладевают слухом. Это обрывки речи живших здесь женщин, мужчин и детей, музыкальные пассажи – неважно, чем рожденные – скрипкой, радио или патефоном, это шорохи, вздохи, возгласы удивления, бой часов или трель телефона. И среди них – так же сверху, будто отлетевший, – звучит голос самого Виктора Потаповича Боженкова.
Потапыч. Серафима! Ты где?.. Плохо мне. Ты завтра и начинай… Чего-нибудь… Чего другим, то и мне… Кефирчику… сырок с цукатом… Важно ведь внимание… А лучше не надо, Серафима… Принесут. Тебя о другом попрошу… Устрой мне проводы во дворе… Вот на этот стол поставь, где я лежу… Как гражданина… Как патриота… Ногами только в сторону подворотни. Неправильно лежу… Музыку не заказывай, дорого. Какую-нибудь пластинку поставь. Баха или как его… Дочка знает… Ой, а чего это?!.
Потапыч вдруг вздрагивает всем телом и открывает глаза. Из окна третьего этажа на него летит широкая лента воды. У Потапыча хватает сил увернуться. В окне Серафима с кувшином.
Серафима. А чего это ты разлегся, служивый?..
Потапыч. Кончай, Серафима!.. Нашла забаву. (Встает, кряхтя, слезает со стола, отряхивается, не переставая ворчать.) Озорница старая… Всё не как у людей…
Серафима. Поднимайся сюда, Потапыч. Смотри, какая старушка лежит в чепце, словно куколка!.. Щечки розовые, духи французские!.. А вот я вас сосватаю!..
Потапыч. Иду, иду!..
Кряхтя,
