идиотами. Когда садовник сказал вам о деревьях, вы обозвали его сумасшедшим, но разве он размечал ваш сад и ухаживал за ним как сумасшедший? Вы не поверили дровосеку, когда он говорил о деревьях, но поверили во всем остальном. Неужели вы никогда не задумывались, как бы простые люди делали свою работу, если бы были и в самом деле такими бестолковыми, какими вы их считаете? Но нет, вы уцепились за свой здравый смысл. А на деле то, что вы называете здравым смыслом, – это всего лишь убежденность в том, что если тысячи людей считают нечто правдой, значит, это ложь; и раз множество человеческих глаз видело что-то, значит, именно поэтому надо сделать вывод, что там ничего нет.
Он посмотрел на Эйша с некоторым вызовом, но, хотя ветер трепал рыжую гриву старого юриста, на его лице, сейчас как никогда похожем на маску Наполеона, не дрогнул ни один мускул. Оно сейчас выглядело даже красивым из-за нового, мягкого выражения.
– Я так счастлив, что ошибался, – сказал он, – когда мы спорили о ваших теориях, доктор. И все же, в оправдание как сквайра, так и меня самого, я выдвину возражение против ваших выводов, слишком общих и не делающих различий. Я уважаю здешних крестьян, как уважаю и ваше отношение к ним, но их выдумки – это совсем другое дело. Я никак не могу в них верить. Правда и вымысел в них переплелись неразрывно, тогда как люди более образованные их разделяют, и я сомневаюсь, что вы представляете, что бы произошло, если бы мы стали принимать их слова на веру. Они бы с уверенностью сообщили нам, что видели половину умерших от лихорадки разгуливающими в виде призраков, и пусть сами по себе они добры, но это не помешает им сжечь ведьму. Нет уж, доктор, я признаю, что с этими людьми ужасно обращаются, я признаю, что во многом они лучше нас, но я все же не могу верить их свидетельствам.
Доктор поклонился, степенно и с уважением, и они увидели, в последний раз за этот день, мрачную улыбку на его лице.
– О да, – сказал он, – но вы были готовы отправить меня на виселицу из-за их свидетельств.
И он повернулся к ним спиной, как будто случайно устремив свой взор в сторону деревни, в которой столько лет совершал свой ежедневный обход.
Перевод Марии Великановой
2. Особые искусства
Честертон был признанным мастером игры на стыке разных жанров. Самому ему, возможно, ближе всего оказывалась религиозная притча – но под его рукой она обретала самые необычные очертания. «Искусство быть лучником» словно бы переносит читателя в мир фэнтези – и не так уж важно, что авторские рассуждения писателя направлены на спор с наукой, даже на ее откровенное отрицание, казалось бы, столь странное для той эпохи, не говоря уж о нашей. Еще менее важно, что этот замечательный рассказ является попыткой ответа Герберту Уэллсу: нет, не как фантасту (а ведь на первый взгляд жанр требует именно этого!), а как известному популяризатору науки, одному из «властителей дум» тогдашней Европы.
