двору. Так я и сделал. Я распростился с Веселовым, голос которого заметно охрип, и, крикнув свою Лэди, отправился в путь. Собаки снова было набросились на меня, но ненадолго, ибо при первом же: "цыц!", вылетевшему из охрипших уст Веселова, они оставили меня в покое и разошлись по своим местам.
Однако утолить свой голод и жажду на дачах г. Тендзягольского мне не пришлось, ибо почтенный Юрий Антонович, как истый хлопотун, успел уже переселиться в город и все свои дачи забил наглухо досками. Мне только пришлось сорвать два-три уцелевших от мороза георгина, несколько цветков настурций, и с букетом этим отправился под гостеприимный кров Андриана.
Переход мой от сапинских дач до охотничьего двора был столь же удачен, как и предыдущий. Я не видал ничего, кроме одного ежа, тотчас же при виде меня свернувшегося в клубок. Лэди набросилась было на него, но тотчас же отскочила и принялась неистово лаять и визжать.
Наконец, часов в пять вечера я добрался до охотничьего двора. Первое, что бросилось мне в глаза, это Андриан, сидевший на завалинке. В одной руке у него было шило, в другой дратва, а между ущемленных коленок торчал кожаный ошейник.
– Здравствуйте, – проговорил он.
– Здравствуй.
– Охотились?
– Да.
– Где же дичь-то?
– Дичи нет.
– Попусту, значит, проходили?
– Попусту.
Я подсел к нему.
– Это что ты делаешь?
– Ошейник чиню… Намедни на Громиле лопнул.
И потом, как-то прищурившись, улыбнувшись и фыркнув носом, он глянул мне прямо в лицо и проговорил:
– А ведь проклятые-то опять пришли.
– Какие проклятые?
– Да волки-то… Два старика и переярок.
– Ты почем знаешь?
– Отзывались… как же не знать… Я сегодня ночью опять ездил…
– Ну что же?
– Ничего… выходили…
– Подвывал?
– Ништо. Один-ат на ногу жалуется… мотри, зацепил кто-нибудь…
– И близко подходили? .
– Возле были… Один лобастый такой… полено здоровенное…
– Это что такое значит: полено?
– Нешто не знаете? – удивился Андриан.
Я притворился, что не знаю.
– А еще охотник! – крикнул он. – Известно – хвост! У волка хвост называется поленом, а у лисы трубой.
– Один ездил?
– Один…
– Уж они тебя разорвут когда-нибудь.
– Ну! зачем они разорвут…
– А что, – перебил я его, – есть мне очень хочется, с утра ничего не ел… Нельзя ли яичницу изготовить да самовар поставить?
– Что ж, ничего, это можно.
– Хозяйка твоя дома, что ли?
– Куда же ей деваться-то? Знамо, дома… бабье дело известно какое… ухват да наперсток с иглой…
–
