одежду к коже.
– Воды, – прохрипел Анатолий.
Большая и тёплая ладонь легла ему под затылок и приподняла голову.
– Пей, – сказал тот же голос.
Край металлической кружки коснулся губ, в рот потекла вода. Анатолий с трудом сделал несколько глотков и повернулся на правый бок, поднявшись на локоть. Левая рука не слушалась и висела плетью. Собравшись, Анатолий сумел сесть на полу, опершись спиной об холодную стену.
Перед ним стоял художник-карикатурист. Одежда его была чистой, крови на нём Анатолий не видел. Тот даже улыбался, правда, одними губами.
– Живой, – сказал художник, – думал, помрёшь. Даже завидовать начал. Сильно тебя били, конечно, но убивать не стали. Поживёшь ещё немного.
– А тебя не били? – еле слышно спросил Анатолий.
– У меня другая история.
Другая история. Его не били, но он здесь.
– Зачем ты так? – спросил Анатолий, поняв.
– Какой смысл упираться? – ответил художник. – Будешь ещё пить?
В углу стояло старое эмалированное ведро с крышкой. – Пойдёшь на парашу?
Вставая, Анатолий понял, что указательный и безымянный пальцы на левой руке сломаны – они неестественно выгибались наверх, опухли и касаться их было невозможно, боль отдавалась по всему телу.
– Видишь, правую руку оставили, ссать и подписывать можешь, – вдруг расхохотался художник.
Потом он сел на пол, закрыл лицо руками и без звуков и слёз заплакал.
Подписывать, вдруг вспомнил Анатолий. Подписывать…
Между пальцев левой руки зажат карандаш, безымянный и указательный пальцы под карандашом, средний и мизинец сверху, ладонь прижата к столу, на тыльную её сторону легла узкая и твёрдая кисть допрашивающего.
Эта кисть уже сжималась в кулак и жёстко била – в висок, в нос, в ухо. На неё надевался тонкий элегантный кастет из блестящего тёмного металл, и этот кастет два раза ударил Анатолия в зубы – коротко и жёстко, так бьют бывалые боксеры и опытные палачи. Несколько зубов вылетели сразу, несколько качались, подсчитать сил не было. Потом кастет врезался в рёбра, в колени, в пах.
Человека, который не сопротивляется, бить не сложно.
Теперь кисть давила на пальцы и зажатый между ними карандаш. Медленно.
Анатолий кричал. Хрипел. Хватал разбитыми губами воздух.
Потом кисть надавила сильнее, что-то хрустнуло, потом ещё.
– Хватит…
– Ну вот видишь, а только начали. И зачем тебе это было надо?
Свет в камере становился ярче. На стене напротив окна отчётливо проявилась тень крупной решётки.
– Всё подписал? – спросил художник.
– Да.
– Орал ты хорошо.
– Знаешь, а ведь они действительно только начали.
– Все ломаются.
Зачем это всё? Анатолий чувствовал, что эта мысль будет рвать его до конца. А конец
