работа не для меня, – сказал тогда Грабинский. – Я думал, сынок, что помогу тебе довести дело до конца, но это не для меня. Прости. Я уже стар, у меня жена, двое детей… Я не хочу убивать. Даже негодяев. Не так. Пойми.
Кутшеба, которому еще месяц назад казалось, что он тоже уже не хочет убивать, понял его.
– Вы помогли мне больше, чем остальные. Спасибо. Дальше я сам справлюсь.
– Еще одно, сынок. Та девушка, которую я порой в тебе вижу… Ничего хорошего из этого не выйдет.
– Ничего хорошего мне и не суждено, – ответил он тогда и ушел убивать.
И вот сейчас они стояли на Величском тракте, оба старше на восемь лет и значительно богаче на скверные воспоминания. Рассматривали друг друга без улыбки. Неподалеку блевал и плакал Яшек, а кони все еще нервно фыркали.
– Сколько? – спросил Грабинский, в прошлом железнодорожный инспектор, расспрашивавший тех, кто уцелел после катастрофы, не видели ли они чего-то особенного.
– Еще трое.
– Зная жизнь, полагаю, худшие из худших?
– Никто не знает жизнь лучше тебя.
– И ты хочешь, чтобы я тебе помог?
– А когда я хотел чего-то другого?
– Тогда дай водки!
Глава 4
При взгляде на состояние двоих нанятых Кутшебой помощников на лице Чуса отразилось глубокое недовольство. Яшек всё еще хлюпал носом и бормотал что-то об уважении к жизни, а Грабинский даже в своем лучшем костюме, которому, к слову, было около десяти лет, и с двумя револьверами на поясе выглядел, по мнению слуги, хуже, чем сам Кутшеба. В придачу ко всему, едва прибыв в форт, этот человек сразу потребовал водки и стал всех убеждать, что по крайней мере одна из повозок должна быть загружена исключительно алкоголем.
– Мой господин прислал меня расспросить об успехах. По правде говоря, господин Кутшеба, я не знаю, что ему ответить.
– Всё идет идеально.
– В самом деле?
– Этот хныкающий юноша – живой амулет. Он третий сын. Когда он попадает в беду, само небо опускается, дабы ему помочь.
– Это я понимаю. Сомнения вызывает у меня личность другого вашего коллеги.
– Я не знаю лучшего стрелка. Я предпочту его целому отряду военных. А в придачу ко всему, он очень умный и находчивый человек.
– Прошу простить меня за это замечание, но он производит впечатление немного… неопрятного человека.
– Это только потому, что я целых два дня не пил! – Грабинский посчитал нужным вмешаться. – Поэтому у меня и руки трясутся. И сосредоточиться трудно.
За всю дорогу Кутшеба не согласился зайти ни в один паб, опасаясь, что напуганный Яшек втянет их в неприятности. Поэтому они поспешили в Краков (Кутшеба и Грабинский ехали на одном коне) и по дороге заглянули только в домик Грабинского. Как оказалось, не за водкой, которой не осталось ни капли, а за оставленными револьверами.
– Ты
