ноги под Очаковом, а потому имевший вместо нее деревяшку.
Когда вдова показалась с плодом, Кульковский сказал приятелю:
– Смотри, братец, ежели ребенок родится с деревяшкою, то я тебе и другую ногу перешибу.
Кульковский однажды был на загородной прогулке, в веселой компании молоденьких и красивых девиц. Гуляя по полю, они увидели козленка.
– Ах, какой миленький козленок! – закричала одна из девиц. – Посмотрите, Кульковский, у него еще и рогов нет!
– Потому что он еще не женат, – съязвил Кульковский.
Красивая собою и очень веселая девица, разговаривая с Кульковским, между прочим, смеялась над многоженством, позволенным магометанам.
– Они бы, сударыня, конечно, с радостью согласились иметь по одной жене, если бы все женщины были такие, как вы, – сказал ей Кульковский.
Молодая и хорошенькая собою дама на бале у герцога Бирона сказала во время разговоров о дамских нарядах:
– Нынче все стало так дорого, что скоро нам придется ходить нагими.
– Ах, сударыня! – подхватил Кульковский. – Это было бы самым лучшим нарядом.
Герцог Бирон послал однажды Кульковского быть вместо себя восприемником от купели сына одного камер-лакея. Кульковский исполнил это в точности, но когда докладывал о том Бирону, то сей, будучи чем-то недоволен, назвал его ослом.
– Не знаю, похож ли я на осла, – сказал Кульковский, – но знаю, что в этом случае я в точности представлял вашу особу.
В то время, когда Кульковский состоял при Бироне, почти все служебные должности, особенно же медицинские, вверялись только иностранцам, весьма часто вовсе не искусным. Осмеивая этот обычай, Кульковский однажды сказал своему пуделю:
– Неудача нам с тобой, мой Аспид: родись ты только за морем, быть бы тебе у нас коли не архиатером (главным врачом), то, верно, фельд-медикусом (главный врач при армии в походе).
Старик Кульковский, уже незадолго до кончины, пришел однажды рано утром к одной из молодых и очень пригожих оперных певиц.
Узнав о приходе Кульковского, она поспешила встать с постели, накинуть пеньюар и выйти к нему.
– Вы видите, – сказала она, – для вас встают с постели.
– Да, – отвечал Кульковский вздыхая, – но уже не для меня делают противное.
(О Кульковском)
Василий Тредиаковский
Всем известны слова Петра Великого, когда представили ему двенадцатилетнего школьника, Василья Тредьяковского: вечный труженик! Какой взгляд! какая точность в определении! В самом деле, что был Тредьяковский, как нe вечный труженик?
Тредьяковский был, конечно, почтенный и порядочный человек. Его филологические и грамматические изыскания очень замечательны. Он имел в русском стихосложении обширнейшее понятие, нежели Ломоносов и Сумароков. Любовь его к Фенелонову эпосу делает ему честь, а мысль перевести его стихами
